Книга Карл Ругер. Боец - Макс Мах

Сначала она флиртовала с капитаном Корвином из одного лишь интереса. Ей было любопытно узнать, что может сделать красивая женщина с молодым и самоуверенным мужчиной. Чувства ее молчали, разум был отравлен хмелем Нового Серебра, и вело ее одно лишь капризное любопытство. Потом ее охватила внезапная страсть, и она в первый и последний раз в своей жизни отдалась мужчине. Произошло это в его скромной комнате – город был переполнен приезжими – в гостинице, находившейся всего в двух кварталах от ратуши. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Инстинкты самки не проснулись в ней даже тогда, когда Ги проник в нее, и единственное, что она при этом испытала, было физическое неудобство и раздражение на себя и на него. Тем не менее это случилось, и, возможно, к лучшему, что это произошло именно в ту ночь, потому что разочарование от первого в новом теле опыта близости было компенсировано второй попыткой.

Виктория не могла вспомнить ничего достоверного о тех нескольких часах, которые последовали за бурной сценой «любви» на узкой скрипучей кровати лорда Корвина, но зато она во всех подробностях помнила то восхитительное безумие, которое охватило ее в объятиях Галины Нерис, в постели которой она и проснулась далеко за полдень следующего дня. Где и как они познакомились, Виктория не запомнила, однако до времени это не было для нее чем-то настолько важным, чтобы испытывать по этому поводу какие либо чувства. Не помнит – и что с того?

Они провели вместе всего несколько дней, но дни эти запомнились Виктории надолго. Галина оказалась восхитительной любовницей, опытной, нежной, тактичной, и, кроме того, она, судя по всему, испытывала к Виктории неподдельное чувство. Возможно, это и не любовь, не высокое переживание, меняющее жизнь того, кто его испытал, и бросающее волнующий отсвет на того, кто удостоился счастья стать его предметом. Но зато это было обоюдное чувство влечения, тревожной и восхитительной в своей внезапности страсти. Впрочем, великолепное безумие прекратилось так же внезапно, как и началось.

В тот день Галина получила какое-то известие, которое буквально разрушило все очарование этой женщины. Во всяком случае, Виктория неожиданно обнаружила рядом с собой совершенно другого, незнакомого ей человека – жестокое, лишенное каких-либо привлекательных черт существо, объятое паническим ужасом, гневным разочарованием и уничтожающей все на своем пути ненавистью. Галина обернулась вдруг жестокой эгоисткой, всецело погруженной в переживание какой-то неведомой Виктории катастрофы и занятой только этим одним, и уже совершенно равнодушной к случайно оказавшейся рядом с ней девушке. Переход был настолько резким, что Викторию почти физически отшвырнуло от прекрасной жены кондотьера Нериса, и она бежала прочь, не в силах вынести обрушившегося на нее разочарования.

Потом… потом были длинные дни и долгие месяцы, в течение которых Виктория собирала себя по частям, как рассыпанное мозаичное полотно, постепенно воссоздавая свою личность, строя себя саму заново из тех материалов, которые оказались в ее распоряжении. Та ночь, ночь Полной Луны, оказалась роковой для нее. Когда наконец Виктории удалось вспомнить себя и свою жизнь, предшествующую балу Нового Серебра, она обнаружила, что не только не может вернуться в свое прежнее тело, но более того – напрочь утратила способность к оборотной магии, которая когда-то составляла часть ее природного дарования.

Утрата этой способности казалась тем более странной, что магической силы, Дара, Виктория не потеряла. Она по-прежнему способна была колдовать, но и здесь обнаружились многочисленные лакуны и изменения. То, что с таким трудом построил в себе когда-то несчастный урод Эри, было разрушено. По первому впечатлению, Дар Виктории умалился и изменился, и она почти разучилась им пользоваться. Потребовались годы поисков и кропотливой работы, чтобы снова достичь некоторого уровня силы, позволившего ей в конце концов занять достойное место в клане Садовников. Однако, только оказавшись в Семи Островах и пройдя школу братьев Садовников, она вновь обрела некое подобие своего прежнего могущества. Так было.

6

– Я не знаю, Карл, что произошло той ночью в Орше, – сказала Виктория ровным голосом. – Но я знаю, что это что-то очень серьезное. Это не была обычная магия, Карл, это было что-то настолько грандиозное, что меня охватывает трепет при мысли о том, кто тот волшебник, который был способен такое совершить.

– Не знаю, – помолчав секунду, сказал Карл. – Меня тогда не было в Орше. Впрочем, кое-что я вам все-таки сказать могу. Видите ли, Виктория, я определенно знаю, что в ту ночь император Яр бросил Кости Судьбы.

– Вы хотите сказать… – Виктория не смогла закончить фразу, потрясенная услышанным.

– Да, – кивнул Карл. – Яр полагал, что стоит на краю пропасти. Он ошибался, но именно так он чувствовал себя в тот момент. И он использовал свой последний, как он полагал, шанс устоять – совершил двенадцатый бросок.

– В ночь Нового Серебра, – тихо, почти шепотом сказала Виктория.

– Совершенно верно, – подтвердил Карл. – Не знаю, достаточно ли этого, чтобы вызвать такую магическую бурю, какую описали вы, но в Сдоме ведь тоже произошло нечто подобное.

– Было что-то еще, – твердо возразила Виктория. – Поверьте, Карл, я знаю – было что-то еще.

– Возможно, – согласился Карл. – В любом случае, вам, Виктория, виднее.

– Да, – грустно улыбнулась она. – Мне виднее. Что теперь? – спросила Виктория через мгновение, строго глядя в глаза Карла.

– Ничего, – пожал он плечами в ответ. – Кроме того, что я благодарен вам за честь быть вашим другом.

– Другом?

– А разве ваш рассказ не был протянутой рукой?

– Спасибо, Карл, – серьезно сказала Виктория. – Вы правы, хотя у меня и были опасения, что вы… Впрочем, неважно. Спасибо, Карл. Вот моя рука.

– А вот моя, – улыбнулся он, протягивая руку Виктории. – Хотя дружба со мной…

– Это лишнее, Карл, – улыбнулась Виктория в ответ и приняла его руку. – Я уже знаю, что это такое – быть вашим другом.

Глава седьмаяДлинный день

1

Когда-то давно, почти восемьдесят лет назад, встретив рассвет на каменистом плато Сагой, Карл впервые прошел через Саграмонские ворота и уже в полдень того памятного дня стоял на берегу холодной неистовой Ледницы, с грохотом, в пене и ледяных брызгах прорывавшейся сквозь нагромождения огромных обломков скал. Там, простояв довольно долго над рекой, промокнув до нитки и замерзнув так, как, кажется, не замерзал никогда в жизни, но испытав невероятное наслаждение от увиденного и прочувствованного, он неожиданно для самого себя решил, что непременно напишет книгу.

В тот момент – там и тогда – ему казалось, что он настолько полон мыслями, чувствами, впечатлениями, но, главное, множеством дивных и звучных слов, что рисунок не в силах будет вместить все это неимоверное богатство. Слова будущей книги уже существовали в нем, как существуют дети в утробе матери. Казалось, они давно знакомы его языку и гортани, их только следовало наконец произнести вслух, и тогда они родятся, чтобы жить. Вот только жизнь произнесенных слов, как известно, коротка. И недолговечна память о них, даже если выпало им счастье прозвучать в присутствии внимательного уха.