Книга Я, хобо. Времена смерти - Сергей Жарковский

"Нож не трогай", - говорит Хич-Хайк. Я стремлюсь иметь его в поле зрения. Нахожу. Имею, вижу, как бы через чистое, но омываемое неспешными струями воды стекло. Хайк в шортах и распашонке - той самой его единственной паре, имеемой им в ходе его бенганнствования… Со словом "иметь" пора что-то решать, иметь его как-то. А в общем, Хайк выглядит отлично. Стоит свободно руки в бёдра - внутри островерхой арки.

"Хайк?"

"Не трогай, тебе говорят, нож! - повторяет Хайк. - Руку убери с ножа! Вот так. Привет, Марк!"

"Привет, Хайк, - отвечаю я, мне всё ясно, сделать ничего нельзя, жаль, только жаль, что я был убит не мушкетёром, а мертвецом. А голова моя у меня на плечах (шишка свидетельствует), и, значит, ничем от мертвеца я теперь не отличаюсь, а Хайка послали, вероятно, помочь мне перенести ужасную правду, поддержать меня в тяжёлую минуту. Не соображу только, хорошо это или плохо - что голова при мне. Может ли мертвец (согласен, ещё совсем свежий) сам себе отрезать голову? Сам себя похоронить? Бред - говорите вы? Перед смертью организм вбрасывает в мозг шоковую порцию адреналина, анестезируя его, не давая погибающему сойти от боли и страха с ума. Все мы умираем в здравом уме - под защитой своеобразного наркаута. Видимо, смысл в этом есть. То есть хочется верить, что смысл вообще хоть в чём-нибудь есть. Или был. Или будет.

Хорошая мина при плохой игре делается так.

"Ну, что, Хайк, я умер, что ли?" - спрашиваю я весело. Блю-э… бля бу… блюду стиль.

"Ты давно уже умер, Марк. Щ-11 тебя убила тогда, на пороге моей бутылочки".

"Я подозревал", - я стараюсь, чтобы прозвучало глубокомысленно, с оттенком небрежности.

"Ничего ты не подозревал, - говорит Хайк раздражённо. - Даром я, что ли, тогда с тобой возился? Подозревал он. Полсебя на тебя потратил, а Рину и Ксаву - целиком".

Значит, такое дело тут, реябта. Все вы спали, почти все вы - хоть раз в жизни видели сон. Выносимые иногда обо сне воспоминания вас, если вы человек серьёзный и положительный, заставляли испытывать примерное, немного ностальгическое недоумение. И - сожаление. Законы сна универсальны и дружественны чрезвычайно. Нет, кошмары есть, и вас едят, я не об этом, когда говорю о дружественности. С точки зрения бодрствующего, сны наполнены нелепостями и несуразностями, - но как же глубоко внутренне они обоснованы, и образом очевиднейшим! - когда вы спали. Вы летали - и удивляло вас, что ваши ночные шлёпанцы вам жмут, словно новые ботинки, - но в самом полёте-то ничего удивительного, летим, всё нормально, всё ясно, подумаешь; все летают.

Я совершенно понимал слова Хайка. Они меня не удивляли. И нож у меня в груди неудобен, но неудивителен. Я сижу, спиной чувствую клятый валун, которого здесь, на устеленном этаким туманцем десяти сантиметров от пСлу полЩ, набранном из мраморных плит, - нет. Неудивительно. Мраморный пол на ощупь под туманцем - мокрая холодная земля. Разумеется. Мраморный пол и туманец принадлежат неудивительному коридору, уходящему в точку. Коридор имеет профиль многократно увеличенной арки, оправляющей Хич-Хайка. Своды коридора остро смыкаются в чудовищной, зенитной вышине. Хич-Хай-кова арка не одинока. Их тысячи на протяжении коридора. Сам коридор и состоит из тысяч островерхих арок в тысячу ярусов. Совершенно неудобописуемо - но выглядит всё вполне устойчиво, удобно для зрения, мозгом переворачивается без труда и несбойно, - словом, коридор имел свои логику, историю и предназначение и не удивлял. Построено всё из мрамора. Чистый белый мрамор, немного больничный. Но нестерильный, живой, как огонь в фонаре обсли, только цвета не костёрного. Спим, словом, космачи. Туманчик на полу светится… но основной свет - от мрамора. Пахнет тоже мрамором. Откуда я знаю, как пахнет мрамор? Спим, космачи, спим: всё знаем.

"Осмотрелся", - утверждает Хич-Хайк.

"Осмотрелся. Пусть будет… Стало быть, ты меня тогда оживил", - утверждаю я в ответ.

"Воскресил, Марк. Вот точное слово".

"Так ты у меня, Хайк, типа бога?"

"Не богохульствуй, Марк. Бог - это очень серьёзное слово. Пореже с ним. Да и ни при чём оно тут. В нашей миссии Бог не участвует".

"ОК, Хайк, тебе видней. Тут ты серьёз, а я девственник. Теперь что - по этому коридору мне, и не бояться света?"

Хайк хмыкает.

"Извини, что тебя убили, Марк".

"Да ладно".

"Идиоты, что тебя послали, не знали, что ты старый хобо, с запахом. А мы тоже не сообразили! Привычка, видишь ли - что в хобо принимают грунты. Вообще мы думали, что с тобой только завтра встретимся. Ну, накладка. Извини, Марк. - Хайк пожимает плечами. - Все мы, по сути, земляне. Накладки у нас - образ жизни. Двигатели не заводятся, спички гаснут, прокладки текут, а музыканты - ублюдки… Что молчишь?"

"Слушаю тебя. Ума набираюсь. У меня это теперь хроническое".

"Вот как. Невопросно тебе?"

"Ты знаешь, Хайк, что я знаю, а чего не знаю. Да и спасибо за то воскрешение, раз так".

"Мы квиты по умолчанию, Марк, благодарность не принята. И ты очень удачно ко мне тогда попал - вторая тысяча лет ещё не истекла. Так что это я тебе должен".

"А! - говорю я. - Сокровища царей земных?"

"Ты не подозреваешь, Марк, насколько ирония всегда права".

"Так ты - "джинн", всё-таки?"

"Конечно. Но и бенганном я не притворялся. Я им стал, когда тебя воскресил. Я джинн, похожий на бенганна".

"ОК, - говорю я. - Но ты мне тогда ничего не должен. Я тебя спас - ты меня. Останемся друзьями".

"Но ведь ты же не нарочно умер?"

"А что, можно было подгадать?"

"Нет. Я о том и говорю. Ты не виноват, что умер. Виновата лотерея. Пять к одному и трём. Не забыл ещё? А твоя нестандартная реакция на Щ-11 - случайность в полной мере, над случайностью и боги не властны".

"Кстати, моя нестандартная реакция таки в теории описана - я отыскал. Но теория не предусматривает, наоборот, отрицает выживание пациента".

"Но тебе хватило времени войти ко мне в балок. Ты - мой аладдин. Не кто иной, как ты, откупорил бутылку. Ну, не один ты, конечно, вы все понемножку, но с остальными я расплатился".

"А, твоё чутьё на отказы".

"Да. Девять жизней я сохранил Палладине. Долг с большими процентами, плюс бонус. Но бутылку открыл ты".

"Сокровища царей земных", - повторил я.

"Старые сказки не лгут".

"А она старая?"

"Доледниковая, Марк. Но давай поговорим о насущном".

"А до сих пор мы витийствовали?"

"Не понял".

Я объяснил ему. Это слово я знал давно. Наконец нашёл, где ввернуть, и с удовольствием.

"Ну, можно сказать и так. Перейдём от небес к земле".

"Я должен потрудиться получить?"

"Я всегда был рад, что именно ты пришёл ко мне первым. Сам ты не умён, но твой язык - очень. Не обижайся".