Книга Крылья - Мария Герус

Из кухни, волоча жбан с горячим грушевым взваром, протиснулся пыхтящий трактирщик. Рука Лютина сама потянулась за пазуху, губы сами выговорили: «Позволь подсоблю», и содержимое одной из припасенных скляниц легко смешалось с питьем.

Из-под перин и тулупов у огня, кроме рыжей, теперь торчали еще две головы: лохматая белая и косматая русая.

– Ага, щас погреемся, – хищно обрадовался лохматый.

– Хм. Я бы в этом доме ничего пить не стал, – высказался косматый.

Трактирщик всплеснул руками, залопотал что-то, оправдываясь, заорал на старуху, чтоб скорей несла кружки.

Лютин тихо отступил в свой угол. И тут удача. Пиво он им, что ли, несвежее подсунул, или похуже чего? Так кого теперь заподозрят? Не Лютина, это уж точно.

Прибежала бабка с ковшом и кружками. Лютин прикрыл глаза. Смотреть на такое он не любил. Столько лет в службе, а к виду смерти привыкнуть не мог.

– Стой! Вот баба безумная, – заорали на улице.

В дверях возникла сырая спина стрелицкого старосты.

– Ну куда ты лезешь, куда? – бубнил он, стараясь не слишком орать. – Видишь, господа крайны утомились. Не лезь ты сюда, не смущай их своим видом.

– Пусти! – страшно вскрикнули в сенях.

Старосту отнесло в сторону, и в горницу ворвалась простоволосая женщина в распахнутом полушубке, наброшенном прямо на грязную нижнюю рубаху. Ребенок у нее на руках не двигался, жалко повисла головка с колтуном серых волос, ноги болтались как тряпочки. Староста ухватил ее за рукав, пытаясь выдворить отсюда и избавить господ крайнов от непотребного зрелища. Но рядом вдруг оказался господин Лунь, решительно отстранил старосту, принял ребенка на руки. Варка оставил обе полные кружки, свою и Жданкину, кинулся к ним.

– Забыли ее… – тихо, совершенно спокойно сказала женщина, – после спохватились, когда сени уже занялись. А она, дурочка, нет чтоб в окно… в подпол забилась. Спасибо, Тришка вытащил. Одна она у меня… – и, мягко опустившись на колени, уткнулась лбом в пол, заскулила тихо, как побитая собака.

– Сумку я свою где-то бросил, – задумчиво сказал Варка.

– Я помню. Сейчас принесу. – Фамка выскользнула из-под тулупа и исчезла за дверью, в которую, пользуясь растерянностью старосты, потихоньку проникали другие пострадавшие.

* * *

Крайн уложил девочку прямо на пол, попытался нащупать живчик на шее, начал было вдыхать воздух в жалкое тельце, но вдруг остановился, поднял глаза на Варку.

– Что?

– Поздно.

Варка поперхнулся.

– Как… Разве мы не…

– Иди, займись теми, кому можно помочь.

– Сделайте же что-нибудь! – возмутилась Жданка.

– Мы не всесильны, ты знаешь. И жизнь устроена не так, как нам хочется.

– Скажите еще, надо уметь отпускать! Лесом ее и болотом, эту вашу филовосию!

– Философию. Будь добра, посиди с матерью.

Варка послушно занялся обожженными, покалеченными, надышавшимися дымом, стараясь не смотреть, как в свете очага Жданка обнимает окаменевшую мать, гладит по голове мертвого ребенка.

Фамка принесла заледеневшую сумку с лекарствами. К счастью, мази от ожогов на ягодах шиповника, паренных в конопляном масле, в расписной фарфоровой банке с притертой крышкой ничего не сделалось. Пострадавших оказалось что-то много. Их клали на лавки, на широкие трактирные столы, прямо на пол. Рук не хватало, хорошо, курицы принялись помогать в меру своего умения.

Впрочем, обрабатывать ожоги – дело нехитрое, требуется лишь легкая рука. Крайн возился с несчастным, схлопотавшим балкой по черепу. Варке достался трудный перелом. Ногу плотной пожилой тетки пришлось собирать по косточкам. Тетка, ясное дело, орала дурным голосом, но унять боль как следует у Варки не было сил.

Казалось, за стенами трактира давно уже наступило утро. Или никогда не наступит. Долгая зимняя ночь без рассвета. Пить хотелось невыносимо. Улучив минутку, он все-таки дотянулся до кружки.

За спиной закашлялись, дико, со стоном вдыхая воздух, сквозь кашель прорвался отчаянный детский плач. Варка выронил кружку и метнулся к Жданке, на руках у которой кашляла, задыхалась синюшно-бледная, но живая девочка. Но крайн, конечно, опередил его, оттолкнул Жданку, отодвинул в сторону мать. Через полчаса девочка уже не задыхалась, глядела осмысленно.

– Ой, я тебя знаю, – прошептала она, увидев Варку, – ты мне грошик дал.

Варка не понял, но кивнул. Сейчас он был готов отдать ей все сокровища крайнов.

– Ты грязный, – сообщила девчонка. Подумала и добавила: – Но все равно красивый.

– Ладно, я умоюсь, – пообещал Варка, – только ты больше не помирай.

Крайн положил ребенка на колени матери, ухватил рыжую за косицу.

– Она не дышала. И сердце встало, это точно. Или я ошибся?

– Ошиблись-ошиблись, – мелко закивала Жданка.

– Нет. Это сделала ты. Как ты это сделала?

– Да не делала я ничего. Это не я. Я только не хотела, чтоб она умерла. Это нечестно. Неправильно. Она маленькая, ее Стехой зовут… и мать жалко. Вот я и просила, чтоб она, чтобы…

– Откуда ты знаешь, что правильно, а что нет? – сурово спросил крайн.

– А вы не знаете? – удивилась Жданка.

– Раньше знал. Но потом мне объяснили, что все не так просто. И не тебе решать…

Под этот философский спор Варка обнаружил, что пациентов стало куда меньше. Покалеченных и обожженных помаленьку разбирали по домам. Поесть бы чего или попить наконец горяченького. Но тут его снова тронули за рукав.

– Светлый господин крайн, у нас тут еще один хворый имеется. Хотел к вам пробираться, да, боюсь, не дойдет.

Лютина вытащили на свет, к очагу. Чумазый красавчик ухватил его за руку, заглянул в глаза, начал расспрашивать. Пришлось рассказывать про тяжесть в боку, изжогу и прочее. Оставалось только надеяться, что вранье сойдет благополучно. В конце концов его уложили на лавку, велели задрать рубаху и долго ощупывали впалый живот жесткими холодными пальцами.

– Эй, ты решил остаться? В Стрелицы переезжаешь, поближе к людям?

Высокий крайн подошел неслышно, навис над беспомощно распростертым Лютином.

– Гляньте сами, а? Тут что-то не то… так я вообще ничего не вижу. Но если смотреть, как вы учили… Это как дыра в никуда, даже хуже.

Лютина, глядевшего на них снизу вверх, внезапно скрутила жестокая зависть. Этот снисходительно-ласковый жест, которым старший на миг сжал плечо младшего. Это зеркальное сходство. Никаких сомнений, отец и сын. А ведь и у него сейчас мог бы быть сын. Такой же красивый, сильный, уверенный, но все же нуждающийся в отцовской руке. Сын, который продолжит твои земные дела и превзойдет тебя.

Сын… Да, как же… Лютин с трудом сохранил скорбное выражение лица, старательно удерживаясь от усмешки. Продолжат они, держи карман шире. Вон у Вепря целых три сына, и что с того? Двое старших спят и видят, как бы сесть на отцовское место, а младшего лучше бы и вовсе не было.