Книга Особо одаренная особа - Мария Вересень

Я затрясла головой, он кинулся ко мне, я от него, и прозрачность стены пропала. Велий грузно стукнулся об нее, осыпав штукатурку и на миг лишившись сознания.

— Вот, сами извольте видеть. — В узкую щелочку двери просунул пятак Рогач. — Всю ночь крики, шум…

Представители собранной кладовщиком комиссии протиснулись следом за ним и с удивлением обнаружили посреди комнаты пьяного, изгвазданного в саже мага в импровизированной набедренной повязке из казенного полотенца.

Вся комната походила на вертеп умалишенного, в воздухе плавала сажа, все было залито водой и вином, натянутое меж стульями изрезанное буквицами одеяло кричало о раненой душе педагога, а на побеленной стене, где-то локтя на три от пола отпечатался распластанный силуэт безумного квестора.

— Ишь, как он переживает! — посочувствовала шишимора. — Видать, соскучился по рыжухе своей.

Директору впервые в жизни стало неудобно, и он, попятившись, вспомнил о том, что его ждет много дел, предложив всем удалиться и оставить мага наедине с его переживаниями.

— Слышишь, Верея, а он у тебя того… головой не слабенький? — допытывались у меня Анчутка с Карычем, а я удивленно заламывала бровки, радуясь тому, что они в достаточной степени удивились, когда начал раздеваться маг, и я успела полюбоваться на его пляску.

— Все у него в порядке, просто любит человек выпить да потанцевать.

— Ага?! — не поверил мне Карыч.

— Ага, — кивнула я. — Вы еще к нему сегодня обязательно загляните, еще не такое увидите.

— Что молчишь? — Велий душил в кулаке несчастную мышь, тыча ее в возмущенно булькающий кувшин. — Говори, гадина, как тебя ублажать!

Мышь только успевала попискивать, не решаясь пустить в ход зубы. Благим матом ревела сзади подушка, пойманная в магический капкан.

— Цыц, пухлявая! — гавкнул на нее маг. — Щас я и до тебя доберусь!

Кулак его как-то слишком легко проскользнул в горлышко кувшина и намертво там застрял. Мышь, видя это, в панике выпучила глаза, и они уставились друг на друга сквозь мутное стекло.

— Что? — не понял маг, когда мышь стала писать на стекле какие-то знаки.

С трудом выпростав лапы, она умоляюще их сложила, недвусмысленно пуская пузыри и показывая, что если маг не законченный идиот, то было бы неплохо разжать пальчики. Что Велий и сделал.

Слил воду со всем содержимым в чайник, заткнул ему носик и поставил на огонь. После чего, зловеще улыбаясь, вынул саблю, поворачиваясь к подушке. Пух и перья взметнулись к потолку, скрипнула дверь, в проеме показался Рогач. Сложив ручки на животе и прислонившись к косяку, он поощрительно улыбнулся:

— А вы все развлекаетесь, я смотрю.

Тут в чайнике взвыло на два голоса:

— У-у! А-а! О-о! Скоти-ина!

Маг, выплеснув содержимое на пол, зло поинтересовался у исходящей паром бабищи:

— Ну что, придумала, как тебя ублажить?

— У-у! — простонала бабища и на четвереньках быстро поползла к Рогачу. Распластанная мышка замучено икала, глядя стеклянными глазами в потолок.

— Куда? — Велий прихлопнул беглянку кастрюлей, сгреб ее и бросил обратно на огонь, прихлопнув сверху тяжелой сковородой. — Мы еще долго развлекаться будем!

— Ик! Пощади, родимец, — безнадежно взмолилась мышь.

Маг схватил ее за хвост, но его внимание привлекло отражение в зеркале.

— Ну ты крут, я тебя уважаю! — пробасил двойник, но осекся под его тяжелым взглядом и метнулся за раму.

— Стоять! — заревел Велий. — Отражать!

Рогач испуганно всхлипнул у дверей и тоже начал пятиться, укоряя квестора:

— Что же вы так своих зверушек распустили?

Велий зыркнул в сторону зеркала. Там отражение уже обзавелось и вареной мышью, и саблей в неуверенно подрагивающей руке.

— Прямо стоять. Форму потерял? Я тобой займусь! — Маг обвел комнату яростным взглядом, пообещал: — Я всеми вами займусь!

Я посмотрела на валяющегося в Студенце исходящего паром Анчутку и, когда он пристал к берегу, осторожно ткнула в живот:

— Чего это с ним?

Карыч икал, облапив крыльями березу:

— Ну ик, внученька, ик, дай только, ик, встану!

— Чего-то-мне здесь неуютно сделалось, — призналась я. — Может, к папе в гости съездить? — и бочком, бочком нырнула в ивняк.

Добежала до капища и поинтересовалась у тетки Горгонии:

— Нет ли у нас каких-нибудь занятий за пределами леса?

— Ну вот, ведь можете. — Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вполне приличные знания.

— Тут главное правильный подход найти, — вставил Анчутка, чья когтистая рука нежно сжимала мое левое плечико.

— Не совсем же она у нас безголовая, — вставил свое слово стоящий справа Карыч.

— Спасибо педагогам, — пискнула я.

Горгония разглядывала измочаленную о столешницу указку.

Овечка, прибывшая на выходные, с интересом профессионала выпытывала у Индрика, в чем лучше прутья замачивать для порки учеников.

— Ну если парней, то лучше в рассоле, а если девок, то — кипяток.

— Вообще-то, — буркнула я, — детей положено воспитывать лаской.

Нечисть уставилась на меня разноцветными глазами, а овечка хохотнула:

— Ты иди это Гуляю расскажи, он тебя в Школе ждет. Кстати, а можно я заберу прутики?

Я тоскливо вздохнула.

— Ну давай еще ты заяви, что меня пороть будешь, — пробурчала я овечке, когда мы остались один на один.

— По уму-то, конечно, надо, — ответила та. — Ты хоть знаешь, что из-за твоего Вонифатия колдуны в Княжеве тревогу бьют, а Велиев дядька срочно своего племянника в столицу вызывает?

Я, всполошившись, собралась было обратно кинуться в Заветный лес, но овца наступила мне копытом на подол:

— Не торопись, чай я сама не глупая. Уже сказала твоему, чтобы на месте сидел. Думаешь, я просто так из столицы от прибытков сказочных сюда прискакала? Все за-ради тебя, неблагодарная. Кстати, ну-ка, сними кошель с моей шеи. — Овечка подняла голову, чтобы мне было легче снимать малиновый кошелечек. Надо сказать, что выглядела кудрявая уж совершенно столичной штучкой — золоченые копытца, вся шерсть в искристой пудре, крашеные длинные ресницы, кружевной, затейливого узора воротничок с шелковой алой лентой. Такая вся из себя фифа, что мешок с прутьями смотрелся как-то странно.

— Ты для чего розги-то с собой потащила? — поинтересовалась я, аккуратно, чтобы не попортить крашеную овечкину красоту, стягивая кошелечек.

— То есть как это? Те самые прутики, которыми Анчутка собственноручно рыжуху воспитывал? Да их в любой школе по десять кладней за штуку возьмут, чтобы на почетное место положить.