Книга Леонид Андреев - Наталья Скороход

Еще одним столпом, на котором держалось это семейство, была конечно же матушка Анастасия Николаевна. Этот «Рыжий Неугомон», этот вечный ординарец Леонида Андреева, днем и ночью стоящий наготове со стаканом крепко заваренного чая у дверей кабинета, — и теперь терпеливо и трепетно нес свою вахту. Любовь между матерью и сыном находилась на том же, что и всю его жизнь, высоком градусе. Еще в начале 1918 года «мамаша» уехала в Петроград навестить детей — Римму и Павла — и там заболела крупозным воспалением легких, заболела серьезно: по словам докторов, каждую минуту можно было ожидать ее смерти. Андреев, несмотря на угрозу ареста, тайно приехал в Петроград и провел несколько недель у ее постели. Когда же угроза жизни Анастасии Николаевны, по счастью, миновала, сын, вернувшись в Ваммельсуу в феврале, часто писал оставшейся у сестры и еще очень слабой, но рвущейся к «Коточке» матери, умоляя ее задержаться в Петрограде, пока не окрепнет.

К счастью, мать успела вернуться в начале апреля, еще до закрытия русско-финской границы, чтобы уже не расставаться с «Ленушей» до самого рокового дня его смерти. «Дорогой сын мой Леонид Виликий писатель Вот уже менула 20 лет с того счасливого дня когда мы все радовались твоему таланту Но я не образованная мать Радовалась еще раньше когда ты написал и в Орле была напечатана твой рассказ»[581]. 8 апреля 1918 года на вилле скромно отмечали двадцатилетие творческой деятельности главы семейства, и Анастасия Николаевна, волнуясь, прочла по бумажке написанную в ее обычной манере не вполне грамотно изготовленную «речь». Как мы уже знаем, эта любовь матери к Ленуше была более чем взаимна, в одном из писем сын признавался матери, что она — «единственная женщина, которую я люблю неизменно», а собираясь в Англию и Америку перед самой смертью, он настойчиво хлопотал о визе для «Милого Дьявола»…

Победа «белых» в Финляндии оборвала связь Андреева с братьями, сестрой и живущим в Москве сыном. Их последние свидания приходятся на начало 1918 года. Еще в конце 1917-го — после полного развала русской армии в Ваммельсуу приехал младший брат Андрей — уставший от войны, злой от всего, что происходило кругом. На Рождество прибыл и брат Павел, семья все еще воспринимала виллу Андреевых общим домом, над большим дубовым столом пока еще витал дух многолюдных собраний… Андрей прожил в семье около месяца, отоспался и отдохнул и — как только на Финском заливе установился санный путь — отправился обратно в Петроград, а оттуда — на восток, в белую армию. Каким-то образом удалось получить от него пару открыток, но в 1919 году вестей уже не было… С Павлом и Риммой Андреев общался зимой 1918-го в Петрограде, потом он узнал, что «ветреная Риммочка» с детьми уехала в более сытый Нижний Новгород, где вскоре родила еще одного сына, Кирилла, чьим крестником согласился быть именитый дядя. Ее муж, «милый Дрюнечка», был тогда предметом особого беспокойства семьи: революция застала Оля на юге империи, очень редко приходили весточки — то из Карса, то из Баку. Судя по письмам Андреева, с братом Павлом во время последних встреч возникли у него политические разногласия, тот как будто даже собирался записаться в Красную армию и вообще настроен был пробольшевистски. Но семья еще связана, и связана очень крепко, как это всегда бывало, на лето Андреев планирует пригласить в Ваммельсуу племянников… Он получает письма от Добровых, волнуется за здоровье Филиппа Александровича, услышав, что тот заболел тифом… Пройдет год — и он, и мать будут только гадать, что происходит с Риммой и Павлом, Добровыми, жив или уже убит Андрей…

Эти тревоги имели реальные основания. В начале последнего андреевского лета кто-то из беженцев передал Леониду Николаевичу записку из Петрограда. «Дорогой брат, — писала Римма, — спаси моих детей и меня от голодной смерти. Сделай все, что можешь, чтобы взять нас к себе. Умираем»[582]. Андреев немедленно подал прошение в сенат с просьбой разрешить въезд в Финляндию его сестре и детям. Но ответа так и не дождался — такие бумаги, как правило, нуждались в постоянных личных хлопотах… Забегая вперед обрадую читателя: сестра и племянники писателя не только выжили, но и соединились в конце концов с вернувшимся в Петроград Андреем Андреевичем Олем.

Суженный семейными рамками круг общения Андреева несколько «раздвинулся» к осени 1918-го, когда семья переехала в Тюрисево. Леонид Николаевич попадает вдруг в общество, как сказали бы теперь, российских «олигархов» — финансовых и промышленных «воротил», сбежавших и, кстати, сумевших вывезти из России свои капиталы. Привычного — «андреевского круга» — интеллигенции и «братьев по перу» вокруг него почти не осталось, иногда общались с живущими в Нейволе Фальковскими, в 1918 году несколько раз приезжал из Гельсингфорса Николай Рерих, но и тот — вскоре уехал в Англию. Приходилось налаживать контакты с «колонистами», вызывающими у Леонида Николаевича весьма противоречивые чувства: «легкомыслие, наивная самовлюбленность, дурное воспитание, наряды, крикливость, в то же время некоторый природный ум и доброта»[583] — такой виделась ему ближайшая соседка — Мария Вальтер, жена Николая Григорьевича Вальтера — довольно богатого пожилого юриста, бывшего когда-то главой Петроградской городской думы. В доме Вальтеров Андреевы познакомились и с Самуилом Лазаревичем Гуревичем, лесопромышленником, человеком весьма необычным, одновременно богатым и щедрым, именно он немедленно предложил писателю финансовую помощь. С этой семьей Андреевы быстро сдружились и даже провели несколько недель в их имении на Ладожском озере летом 1919 года. Сошелся Леонид Николаевич — как уже писалось — и с бывшими акционерами «Русской воли». Живущий по соседству Григорий Блох и сам тогда сочинял стихи, а потому был весьма заинтересован в общении со знаменитым писателем. Он прочел все последние тексты Леонида Николаевича и рассыпался в комплиментах, от которых писатель давно отвык; возможно, ему и Ефиму Шайкевичу мы обязаны тем, что «роман итогов» — «Дневник Сатаны» — оказался все же написанным.

Для «тюрисевского общества» Леонид Андреев оказался настоящей находкой, общения со знаменитостью искали многие: «Живу я сплошь на людях. Мне нравится», — запишет Андреев в сентябре 1918-го. По вечерам тюрисевский «высший свет» собирался у кого-то на даче, где и начиналась бесконечная карточная игра. «Не можете себе представить, каким я сделался здесь карточным игроком, только и думаю о картах» — действительно, игра в винт стала нешуточным увлечением Андреевых, когда не было общества, он, мать и Анна Ильинична играли втроем, в семье шутили, что поглощенность карточной игрой принимает у Анастасии Николаевны размеры, «угрожающие для семьи».

Но вращение в «высшем свете» приносило и более серьезные плоды, именно здесь, поощряемый новыми знакомыми, Андреев написал «S.O.S.», его соседи по Тюрисеву отчасти и спровоцировали его амбициозные планы занять пост министра печати и пропаганды в Северо-западном правительстве. Одним из соседей Андреевых оказался Владимир Николаевич Троцкий-Сенютович, этот довольно состоятельный промышленник был заметной фигурой в политической жизни русской эмиграции северо-запада, работал он и в Политическом совещании, имел некоторое влияние и во Всероссийском правительстве Колчака. Вадим оставил его не слишком-то доброжелательный портрет: этот «высокий расплывающийся старик» постоянно носил корсет и даже в деревне появлялся среди сосен в черном, наглухо застегнутом пальто и с тросточкой. Владимир Николаевич мог стать для Андреева во всех отношениях весьма полезной фигурой, тем более его дом находился в двух шагах от дома Андреева, но их тесному общению помешали «дела сердечные» — писатель неожиданно влюбился в жену «олигарха» — Веру Петровну. По первому впечатлению «молоденькая жена какого-то крупного банкира» Верочка напомнила писателю его Екатерину Ивановну: «цветы и костюмы, трое кукольных детишек при англичанке, молодость, одиночество и пустота существования при тяжелом и вечно занятом муже». Узнав ее лучше, Андреев находит в «молоденькой жене банкира» черты тургеневской героини.