Книга Мао Цзэдун - Александр Панцов

Да текст резолюции собственно был и не важен. Москва и без него положительно отнеслась к решениям совещания Политбюро ЦК КПК192. И это неудивительно. К сентябрю 1935-го Коминтерн уже положил начало настоящему культу личности Мао, объявив его летом того же года на VII Всемирном конгрессе Коминтерна одним из «знаменосцев» мирового коммунистического движения — наряду с Генеральным секретарем ИККИ болгарским коммунистом Георгием Димитровым193. Сделано это было устами представителя КПК Тэн Дайюаня, но совершенно ясно, что без санкции московского руководства Тэн не мог сказать то, что сказал: тексты речей и докладов всех участников конгресса подлежали предварительному изучению, редактированию и утверждению в соответствующих инстанциях ИККИ. VII конгресс, вообще, уделил особое внимание вопросу о повышении авторитета вождей коммунистических партий. В этой связи глава делегации КПК в Коминтерне Ван Мин в конце августа 1935 года на специально созванном совещании делегации, рассматривавшем вопросы реализации решений конгресса, заявил следующее: «Авторитет кого мы должны поднять? Конечно, членов Политбюро… Кого в первую очередь? Это авторитет товарищей Мао Цзэдуна и Чжу Дэ»194.

Между прочим, сам Ван Мин, как мы знаем, к Мао Цзэдуну с пиететом не относился: на посту вождя партии он видел себя. Чуть позже сотрудник его аппарата Го Чжаотан (Афанасий Гаврилович Крымов) составит при его непосредственном участии специальную записку о Мао Цзэдуне руководящим деятелям Коминтерна, в которой попытается ослабить складывавшееся у Сталина позитивное впечатление о партизанском вожде. Вот что в ней говорилось:

«Социальное происхождение — мелкий помещик [кто-то из читавших записку красным карандашом сверху поставил знак вопроса]. Не было систематических ошибок. Очень сильный работник, больший агитатор и массовик, умеет внедряться в гущу массы, хороший руководитель массовой работы. Имеет богатейший опыт крестьянского движения и партизанской войны. Умеет работать в тяжелых, труднейших условиях. Очень активно и хорошо выполняет работу. Личные свойства — любит сближаться с массами, пропагандистская работа, самоотверженность. Наряду с вышеуказанными положительными сторонами есть недостатки, именно недостаточная теоретическая подготовка, поэтому легко может совершить отдельные политические ошибки, однако при правильном твердом партийном руководстве легко и быстро исправляет свои ошибки. [Большая часть последней фразы была кем-то подчеркнута красным карандашом, отчерчена сбоку, и рядом на полях поставлен знак вопроса]»195.

О том, что Ван Мин «подрывал авторитет Мао Цзэдуна среди китайских товарищей в СССР», вышестоящим инстанциям доносили и референты отдела кадров ИККИ Георгий Иванович Мордвинов (псевдоним — Крылов) и Чжан Суйшань (псевдоним — Борис Калашников), а также бывшие члены делегации КПК в Коминтерне Ли Лисань и Чжао Иминь. Вот что, например, заявил по этому поводу 17 февраля 1940 года в беседе с работниками ИККИ Ли Лисань: «Мне казалось, что главным источником распространения сведений о том, что Мао Цзэдун не является политическим руководителем, был Ван Мин. Он говорил мне, Сяо Ай [Чжао Иминю] и др., что Мао Цзэдун практически очень хороший человек, но теоретически очень слабый. Ван Мин в разговоре со мной и Сяо Ай, которому он доверял больше, чем мне, говоря о докладе Мао Цзэдуна на II съезде Советов, сказал, что в докладе есть много слабых мест и что он их исправил и теперь доклад стал лучше. Другие документы, полученные из Китая, также исправлялись и таким образом многие исправленные документы в Москве выглядели иначе, чем в Китае»196.

Стало быть, поднимать авторитет конкурента Ван Мин был вынужден — понятно, под давлением руководителей Коминтерна. Оспаривать их решения никто из китайских коммунистов по-прежнему не мог, так как финансовая зависимость КПК от СССР не ослабевала. В ЦК китайской компартии продолжали поступать огромные суммы советских денег. 8 июня 1934 года Политкомиссия Политсекретариата ИККИ приняла решение направить 100 тысяч рублей из невыплаченных сумм Компартии Китая и 100 тысяч рублей из резервного фонда197. 1 июля 1934 года в Москве было решено, что Компартия Китая в 1934 году будет получать ежемесячно 7418 золотых долларов198.

Сразу же вслед за VII конгрессом в Советском Союзе началась безудержная кампания восхваления Мао. В начале декабря 1935 года с обширным панегирическим очерком «Мао Цзэдун — вождь китайского трудового народа» выступил журнал «Коммунистический Интернационал» — теоретический и политический орган Коминтерна199. Статья была не подписана, но ее автора установить несложно. Это был заместитель заведующего иностранным отделом «Правды» Александр Моисеевич Хамадан, до своего назначения в эту газету (1932 г.) являвшийся заведующим Информбюро Генерального консульства СССР в Харбине[71]. Он выполнил задание высоких партийных инстанций в меру своих ограниченных возможностей: никаких особых документальных материалов в его распоряжении не было, если не считать рассказов о Мао китайских сотрудников ИККИ. Вскоре после этого, 13 декабря 1935 года, статью того же автора о вожде китайского народа опубликовала «Правда»200, после чего его биографический очерк наряду с написанными им биографиями Чжу Дэ и Фан Чжиминя, командира войск КПК в провинции Фуцзянь, погибшего в 1935 году, вошел в изданную Государственным социально-экономическим издательством брошюру «Вожди и герои китайского народа»201.

О решениях VII конгресса, в том числе, по-видимому, и о славословиях в свой адрес, Мао узнал только в середине ноября 1935 года, когда в северную Шэньси прибыл посланец делегации КПК в Коминтерне, старый китайский коммунист Линь Юйин (псевдоним — Чжан Хао). Он приходился двоюродным братом Линь Бяо, командиру 1-й армейской группы и одному из вернейших людей Мао Цзэдуна. Линь Юйин и Мао были знакомы с весны 1927 года и, хотя давно не встречались, относились друг к другу с большим уважением202.

На протяжении нескольких дней после его приезда лидеры КПК обсуждали материалы VII конгресса. Было ясно, что в соответствии с новым сталинским курсом следовало менять основные политические установки. Ло Фу высказал мысль о необходимости пересмотра и социальной политики партии, прежде всего в отношении фунун (кулачества). «К дичжу и фунун надо относиться по-разному», — подчеркнул он. Его решительно поддержал Линь Юйин, заявивший, что такой поход будет соответствовать линии ИККИ. Однако у Мао на этот счет имелись свои соображения. Полностью менять отношение к крестьянству он не хотел, хотя и признавал, что с коренным разрешением классового вопроса в деревне следовало обождать. 1 декабря он отправил Ло Фу, занимавшемуся подготовкой партийной резолюции об изменении тактики в отношении кулачества, письмо, в котором изложил свое видение проблемы. «Я в основном согласен с изменением нашей тактики по отношению к зажиточным крестьянам, — написал он, — но в резолюции следует указать следующее: если в ходе борьбы бедные и средние крестьяне станут требовать уравнительного передела земли зажиточных крестьян, то партия должна поддержать их требования. Зажиточным крестьянам следует выделять такие же участки земли, что и бедным и средним крестьянам; прежний принцип предоставления им худшей земли неверен. Но неправильно и совсем не трогать землю зажиточных крестьян в советских районах, особенно на юге. В аграрном вопросе наша политика в отношении зажиточного крестьянства должна несколько отличаться от нашей политики в отношении среднего крестьянства. Партия в деревне должна руководить зажиточным крестьянством, должна его контролировать. Ни в коем случае нельзя позволить зажиточному крестьянству руководить нами. Необходимо также отметить, что с углублением борьбы зажиточные крестьяне неминуемо перейдут в лагерь дичжу. В этом заключается особенность полуфеодального класса зажиточных крестьян в Китае. Что же касается разорившихся мелких дичжу, которые могут сами работать, то к ним надо относиться, как к зажиточным крестьянам, если против этого не возражают массы»203.