Книга Десять десятилетий - Борис Ефимов

И тут я услышал от Жданова нечто непостижимое:

— Полчаса тому назад, — сказал Жданов, — звонил товарищ Сталин и спрашивал, пришли ли вы уже? Я ответил ему, что вы ждете у меня в приемной.

«Фантасмагория! — пронеслось у меня в голове. — Сталин спрашивал у Жданова обо мне… Расскажи об этом — кто поверит?!»

— При этом, — продолжал Жданов, — он велел мне зачеркнуть в последнем предложении слова «как раз» и написать вместо них — «именно».

И действительно, на моем рисунке можно увидеть над зачеркнутым «как раз» начертанное рукой Жданова «именно».

Что можно об этом сказать?

Не трудно себе представить, какое множество вопросов и проблем, важных и неотложных, политических, хозяйственных, культурных, международных ждали рассмотрения и решения Хозяина. Людям отвечали: «Товарищ Сталин занят. Ждите». И люди со своими срочными делами и проблемами безропотно ждали, не смея обнаруживать нетерпение. А чем был занят Генералиссимус? Он возился с моей карикатурой, исправляя «как раз» на «именно». Но карикатура на Эйзенхауэра была тогда для Сталина отнюдь не случайной причудой или забавой, а глубоко продуманной политической акцией, имевшей целью показать, что возникшее со стороны бывших союзников недружественное, настороженное, почти угрожающее отношение к Советскому Союзу его не пугает, а только смешит…

— Ну что ж, — сказал Жданов, — с поправками все. Отсылаем рисунок в газету.

— Андрей Александрович, а, может быть, я оперативно сделаю точно такой же рисунок, а этот мне бы хотелось оставить у себя.

Жданов посмотрел на меня и улыбнулся.

— Хорошо. Я вас понимаю…

Карикатура «Эйзенхауэр обороняется» была через два дня напечатана в «Правде» и вызвала определенную сенсацию и у нас, и за рубежом. По существу это была, в форме смешного рисунка, констатация состояния «холодной войны», начавшейся на много лет между Западом и Востоком.

Остается добавить маленькую забавную деталь: после опубликования моей работы в «Правде» немедленно нашлись дотошные читатели, ехидно поставившие мне на вид, что пингвины в Арктике не водятся. Но когда стало известно, что карикатуру рассмотрел и одобрил сам Сталин, критики прикусили языки. Наличие пингвинов в районе Северного полюса было таким образом узаконено. Я даже удивлен, что их туда не перебросили из Антарктиды.

…Позволю себе небольшое авторское отступление. Хочу напомнить, что работа политического карикатуриста неразрывна и неотделима от событий и явлений своего времени. Если пейзаж березовой рощи или натюрморт с фиалками мог быть написан художником и сегодня, и сто лет назад, то в политической сатире это исключено. Вот почему, повествуя о своем творчестве, я не могу обойтись без характеристики тех международных событий, отражением которых является моя деятельность.

А какова была международная обстановка второй половины сороковых годов? Еще сидели на скамье подсудимых в Нюрнберге те, на ком лежала вина за развязывание страшной Второй мировой войны, а в воздухе уже носились странные и зловещие разговоры о возможности третьей. Уже в американском городе Фултоне в присутствии президента США Трумэна произнес весьма знаменательную речь Уинстон Черчилль. Он публично возвестил о «русской опасности», о том, что Европу перегородил «железный занавес». Со своей стороны он был недалек от истины: страны Восточной Европы — Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Болгария, Румыния и Албания — становились фактически сателлитами Сталина. На их территории стояли мощные, закаленные в боях советские армии, готовые в любой момент рвануться к Ла-Маншу. И, кто знает, может быть, их от этого удерживало только наличие у американцев атомного оружия. Рассказывали, что на Потсдамской конференции 1945 года Трумэн, посоветовавшись с Черчиллем, счел нужным после очередного заседания остановить уходившего Сталина и сообщить ему об успешном испытании нового сверхмощного атомного оружия.

— В самом деле? — равнодушно произнес Сталин и пошел дальше.

— По-моему, он ничего не понял, — с удивлением сказал Черчиллю Трумэн.

На самом деле — Сталин все прекрасно понял и, не теряя ни минуты, дал срочное указание Берии ускорить работу над созданием советской атомной бомбы.

…Какое же конкретное отражение эти сложнейшие международные события нашли в моей работе той поры? То был объемистый альбом сатирических рисунков, тематически объединенных под названием «За прочный мир, против поджигателей войны». В основу его я положил вышедшую в свет брошюру «Фальсификаторы истории (Историческая справка)». Суть этой брошюры, охватывавшей события большого предвоенного периода, была в том, что Вторая мировая война со всеми ее ужасами стала возможной не только в силу агрессии со стороны гитлеровской Германии, но и благодаря трусливой уступчивости западных держав Гитлеру, их упорного нежелания объединиться с Советским Союзом для борьбы против этой агрессии. Это, по сути дела, было обвинение «западных демократий» и в особенности «главного поджигателя войны» Черчилля в подготовке новой, третьей мировой войны, на этот раз против СССР.

Закончив работу над альбомом — около 150 рисунков, я, как полагалось, представил его в Отдел культуры и пропаганды ЦК партии.

Одновременно произошло следующее. Редакция газеты «Известия», на страницах которой время от времени печатались мои рисунки, задумала отметить выход своего 10-тысячного номера. Мне заказали для юбилейного номера соответствующий праздничный рисунок. Не мудрствуя лукаво, я изобразил мощный локомотив с надписью «Известия», мчащийся на колесах в виде цифры 10000. Сей незамысловатый рисунок был напечатан на первой полосе газеты, и в том же номере я увидел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении большой группы сотрудников «Известий». В списке награжденных были многие мои друзья и знакомые, но своей фамилии я, естественно, не обнаружил. Это меня не очень удивило — я уже давно освоился с тем, что «бдительные» перестраховщики аккуратно вычеркивали меня из любых наградных списков. А редактором «Известий» был в это время именно такой перестраховщик, скучный чиновник от журналистики, некий Губин.

И все же мне стало обидно. Как говорится, заело. И я сгоряча решился на весьма рискованный поступок. Образно говоря, осмелился «положить голову в пасть льву» — я сел и отстучал на машинке такое письмо:

«Дорогой товарищ Сталин!

Простите, что я решился обратиться лично к Вам по поводу незаслуженно нанесенной мне обиды.

Двадцать семь лет тому назад, в 1922 году я начал работать в газете «Известия» в качестве художника-карикатуриста. Количество моих рисунков, помещенных на страницах «Известий», исчисляется тысячами. Последний по счету рисунок напечатан на днях в десятитысячном номере «Известий».

В этом же номере напечатан Указ о награждении в связи с выходом десятитысячного номера большой группы работников газеты. Моя фамилия в списке отсутствует: редакция «Известий» не сочла нужным представить меня к правительственной награде.

Я работаю в советской печати честно и беспорочно тридцать лет, при этом двадцать семь лет — в «Известиях». Неужели моя работа в области печати не заслуживает быть отмеченной наряду с работой других товарищей по газете?