Книга Сезанн. Жизнь - Алекс Данчев

Как ни странно, Ларгье представилась возможность проявить ответное гостеприимство: в 1902 году Сезанны (все трое) приехали погостить в доме его отца в горах Севенны. «Был сезон охоты, – вспоминал Ларгье, – и вокруг старых каштанов было полно коричневых и малиново-оранжевых лесных грибов с круглыми ароматными шляпками. В то время у нас была служанка из местных, которая умела прекрасно готовить дичь и жарить грибы в прозрачном терпком оливковом масле»{877}. Сезанн был в своей стихии. Ларгье посвятил несколько стихотворений из цикла «Дом поэта» («La Maison du poète»; 1903) этому «вергилийцу» с высоким лбом и в крестьянской одежде, писавшему картины, которые излучали свет. Не составляет труда узнать его в образе одинокого великого поэта, ведущего за собой толпу учеников, в стихотворении «Мэтр» («Le Maître»).

Во сне с улыбкой видит: сам божественный Вергилий,Его трудом довольный,К нему заходит в дом{878}.

Предположение Ларгье о том, что Сезанн не придавал особого значения тому, что именно он ел, было безосновательно. Он ел и пил в соответствии со своими привычками. Предвкушение хорошей кухни на курорте (Виши) доставляло ему громадное удовольствие. В ресторане он всегда с готовностью соглашался на бутылку выдержанного шато-лафита. Здесь он устанавливал для себя другие порядки. («А теперь бокал настоящего шато!») Даже работая над пейзажем с Шато-де‑Дюен, на противоположном берегу озера Анси, он писал Гаске: «Чтобы описать Вам старый монастырь, в котором я остановился, надо было бы иметь перо Шато»{879}. Это была его обычная отсылка к Шатобриану и его «Замогильным запискам» («Mémoires d’outre-tombe»), которые Сезанн хорошо знал. Кроме того, Сезанн имел пристрастие к жаркому.

За столом не было никакого манерничанья. В этом отношении Ларгье был прав. Одним из любимых блюд Сезанна была курица или утка с оливками. «В следующее воскресенье Ваш отец приедет есть со мной утку, – жизнерадостно писал он Эмилю Солари. – Утка будет с оливками. Как жаль, что Вы не можете присоединиться к нам!»{880} Утку подавали в ресторане «Берн» в деревушке Толон, неподалеку от Бибемюса и Шато-Нуар, где Сезанн был постоянным посетителем. (Посыльный из этого ресторана приносил художнику обед, когда тот работал sur le motif.) Мадам Берн знала его вкусы: утка, жаркое из говядины (bœuf en daube), оливки нового урожая. Сезанн очень любил оливки, особенно из собственной рощи. Их собирал Огюст Блан, которого присылали специально для этого. Когда урожай был богатый, часть отдавали в «Берн», чтобы выжать масло; или же мадам Бремон готовила их и отправляла Ортанс и Полю в Париж. Кроме того, в меню был фенхелевый суп и запеченные помидоры. Сезанн любил простую еду. Вне зависимости от диеты его любимым блюдом оставалась жареная картошка. Это так разительно отличалось от яств, которыми был уставлен стол в доме Золя.

В список гомеопатических средств входили использующиеся до сих пор переступень и чилибуха. Кроме того, он нередко посещал больницу Распай на рю дю Тампль в Париже, где делали знаменитые успокаивающие ванны Распая. В одной из своих записных книжек Сезанн перечисляет ингредиенты для этих ванн: аммиак, камфорный спирт, серая морская соль. Гомеопатия была весьма популярна среди знакомых Сезанна. Доктор Гаше поддерживал такие методы лечения. Руководство по гомеопатии было настольной книгой Писсарро, и он часто к ней обращался. Он и его дети использовали те же средства, что и Сезанн. Писсарро в последние двадцать лет своей жизни страдал от хронической инфекции слезного мешка в правом глазу. Одним из докторов, с которыми он консультировался, был Даниэль Паренто, ведущий специалист в области гомеопатии, знаменитый своей выдающейся работой «Лекции по офтальмологической практике» («Leçons de clinique ophtalmologique», 1881).

Чтобы ослабить боль и вернуть чувствительность ногам, Сезанн регулярно лечился массажем. «Валье делает мне массаж, – писал он сыну во время палящей жары летом 1906 года, – поясница болит немного меньше. Мадам Бремон говорит, что моя нога лучше. Я прохожу курс лечения у Буасси – ужасный». А несколько дней спустя:

Я получил несколько твоих милых писем. Если я не ответил сразу, то виновата в этом невыносимая жара: она гнетет ум и мешает думать. Я встаю рано: только между пятью и восемью утра можно по-настоящему жить. Потом жара становится невыносимой и так давит на голову, что я не могу думать даже о живописи. Мне пришлось вызвать Гийомона, потому что я подцепил бронхит; я бросил гомеопатию и перешел на составные сиропы старой школы. Я кашлял очень сильно, матушка Бремон лечила меня йодом, и мне стало легче. Я жалею, что так стар, – из-за моих цветовых ощущений{881}.

Судя по всему, у него действительно были больные почки и, очевидно, опухла и болела правая нога.

Обыденные сообщения о массаже и ватных тампонах с йодом сосуществуют с драматическими историями: например, о том, что Сезанн не выносил прикосновений. В 1904 году, вскоре после их знакомства с Бернаром, произошел случай, похожий на описанный Гаске. Однажды, прогуливаясь, Сезанн оступился и потерял равновесие. Бернар попытался подхватить его, но Сезанн пришел в ярость, оттолкнул молодого человека и убежал, словно тот покушался на его жизнь. Подойдя к дому Сезанна, озадаченный Бернар попытался извиниться, но Сезанн разразился бранью: «Никто не смеет ко мне прикасаться… Никому не удастся меня закрючить. Никогда! Никогда!» После чего художник ринулся в мастерскую, хлопнув дверью. И оттуда еще несколько мгновений доносилось: «не закрючат!» Озадаченному Бернару пришлось ретироваться. Тем же вечером, когда он уже собирался лечь спать, раздался стук в дверь. Это был Сезанн. Он заглянул проведать Бернара и спросить, прошло ли у молодого человека ухо (которое до этого несколько дней побаливало). Словно бы совсем позабыл о событиях того дня.

Около одиннадцати утра Бернар после бессонной ночи пришел в мастерскую Сезанна, который как раз завтракал. Он попросил домоуправительницу сообщить о себе, но тут же услышал голос самого Сезанна: «Проходите же, Бернар!» Сезанн поднялся из-за стола ему навстречу и сказал: «Не обращайте внимания, ничего не могу с собой поделать. Я не выношу, когда ко мне прикасаются. Это давняя история»{882}. Бернар так объясняет эту фобию: в детстве Сезанна ударил сзади мальчик, съезжавший по перилам. С тех пор его мучил страх, что злая выходка повторится. Если это правда, то можно предположить, что диабет просто усилил давние страхи и нервозность.