Книга Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

Некоторые из находящихся в этой комнате людей, понимал Перо, с радостью убили бы его. Некоторые из них — стражники-джанни в высоких шапках — вооружены мечами, которыми можно это сделать.

Он вошел в распахнутые двойные двери и тут же получил удар под колени плоскостью меча, после чего упал на пол. Его охватил гнев, ненадолго. Ему уже рассказали о здешних ритуалах, он был к ним готов, им вовсе не нужно было бить его.

С другой стороны, подумал он, этому стражнику, вероятно, не захотелось лишать себя этого удовольствия.

Поэтому Перо лежал лицом вниз, сердце его быстро стучало. Он почти ничего не видел. Только ноги в сапогах или туфлях без задников. Он постарался успокоиться, думать о листьях в саду на апельсиновых деревьях, как он мог бы использовать их в качестве фона на портрете, но пока все молча ждали, его мысли все время уносились дальше в прошлое.

Этот невозможный город настоящего и прошлого оказывал сильное влияние: он отправлял мысли назад сквозь время. Художник обнаружил это за последние дни, с тех самых пор, как они вошли за эти тройные стены.

Он старался постичь Ашариас таким, каким тот стал сейчас, накрыв сверху тот город, который прежде был Сарантием. Здесь для художника открывалось огромное богатство — разноцветное, полное какофонии звуков великолепие османского города: базары под матерчатыми навесами, прилавки с едой в гавани, лавки и сады. Ашариты любили сады, потому что их вера зародилась в песках пустыни — по крайней мере, так говорили.

Но все это, для Перо, было похоже на новую картину, написанную поверх старого изображения на полотне: это было добавлением, новым образом, наложенным сверху на Город Городов, который давным-давно построил император Сарантий и назвал своим именем.

В те первые дни, в ожидании аудиенции, чтобы приступить к выполнению заказа, Перо бродил по городу, выходя из дворцового комплекса. Ему выделили жилье среди других ремесленников в группе строений и мастерских, но разрешили свободно бродить за его пределами. Османы, правители этого города, не испытывали страха, и уж конечно не опасались художника-джадита. Он видел, что они даже не отремонтировали стену у гавани, которую разрушили своими пушками. И правда, какая опасность может грозить ашаритам здесь, под священными звездами?

Ну, возможно, они боятся друг друга и яростно защищают своего калифа. На территории дворца принимали чрезвычайные меры предосторожности. Перо поселили в самой дальней части комплекса, у ворот, выходящих на площадь перед ним. Томо не позволяли посещать его, и даже не дали войти, когда они приехали. Перо вежливо запротестовал; ему дали отпор (тоже вежливо).

Только те слуги, которых они отобрали и обучили (и оскопили, как правило), могли входить в дворцовый комплекс и работать в нем. С джадитом это даже не обсуждается. Кроме того, как сказал чиновник, приставленный к Перо, слуга синьора Виллани, тот, которого зовут Агоста, не является подмастерьем художника, необходимым помощником для создания портрета, он всего лишь слуга. У них имеются гораздо лучшие слуги, заверили Перо. Женщины тоже будут ему обеспечены, по его просьбе.

Перо не просил. Он удивлялся, откуда они знают такие вещи о его слуге. И что еще они знают. Томо отвезли под охраной на пароме через пролив туда, где купцам-джадитам выделили жилье и места для торговли. Всем, кроме купцов из Дубравы. Купцам из Дубравы отвели дома, торговые палаты и склады в самом Ашариасе — жест огромного доверия. (Еще более ценным жестом были низкие торговые пошлины.)

Перо встретился с Марином Дживо у ворот дворца однажды утром, получив от него письмо. Они пересекли площадь и подошли к огромному Храму Звезд Ашара, который прежде, еще двадцать пять лет назад, был Святилищем божественной мудрости Джада, построенным для императора Валерия девятьсот лет назад и ставшим чудом света.

Оно действительно было чудом. Дживо бывал в нем раньше. Он даже предупредил об этом Перо, когда они приближались к колоссальным дверям, глядя на боковые купола и выше, на огромный золотой купол над всеми ними.

Несмотря на предупреждение Марина, Перо испытал потрясение. Словно что-то начало сжимать его сердце, как в кулаке, и стало трудно думать, даже дышать. Он и раньше знал, что люди испытывают здесь такие чувства, конечно, знал. Он читал о том, как бывают ошеломлены путешественники, потрясенные величием храма. Его только что предупредили… и все это не играло никакой роли. К некоторым вещам невозможно быть готовым, думал Перо Виллани, и ему хотелось, до жестокой боли в душе, чтобы его отец был жив, приехал сюда вместе с ним, и увидел это.

Его охватило одновременно сожаление, печаль и удивление: как исповедующего веру в Джада (здесь Джада уже не было), как художника, стремящегося создать значительные произведения искусства, и просто как человека, живущего на свете, идущего по жизни до самых последних ее дней. Как справиться с тем, чем было это место — сейчас и в прошлом?

В тот час, когда они вошли туда, их встретила тишина. Утренний призыв на молитву уже прозвучал и был услышан, и молитвы закончили читать до того, как вошли они, двое неверных, в бывшее святилище времен наивысшего взлета славы Сарантия во славу их бога.

Его построил архитектор по имени Артибас. Это Перо знал. Единственное имя, оставшееся от тех людей, которые здесь трудились и строили его.

«Слава», — подумал Перо, и ему показалось, что это слово отразилось многократным эхом среди реального эха далеких звуков в тусклом свете, исчезающем во тьме. Ашариты держали свои святые места тускло освещенными, чтобы поддержать иллюзию хранящей покой ночи, когда уходит смертоносное солнце пустыни.

Над ними висели звезды, тысячи и тысячи звезд из металла качались на цепочках на разной высоте, пронизывая колоссальное пространство храма. Некоторые высоко над головой, некоторые почти на расстоянии вытянутой руки. Они были прекрасными и чужими, и только человек, отгородившийся стенами своей собственной веры, стал бы отрицать, что в этом здании есть нечто святое, даже после таких больших перемен.

Гигантские мраморные колонны и мраморный пол остались от первого строения, Перо это знал. Двери были новыми (оригинальные двери славили Джада), и теперь исчезли мозаики, остались только отдельные фрагменты. Но он также знал, что большинство мозаичных картин уничтожили задолго до ашаритов, в те годы, когда Сарантий раздирала вражда между религиозными догмами. Победили в этом сражении, на некоторое время, те, кто считал изображения на картинах бога в святилище (а некоторые считали, что и любые другие изображения) ересью, заслуживающей сожжения.

«Люди всегда стремятся сжигать друг друга», — думал Перо Виллани, оглядываясь вокруг.

Вера в Джада осталась жить дальше в течение веков, протянувшихся между «тогда» и «теперь». Но труд безымянных мастеров на этих боковых куполах, на этих стенах, или на неправдоподобно высоком куполе в центре, над тем местом, где они сейчас стояли… их искусство и мастерство не уцелело, не выдержало течения времени, и сегодня их не мог увидеть сын Вьеро Виллани, и никто другой не мог.