Книга Конец цепи - Фредрик Т. Олссон

И про себя он считал каждую микросекунду, столь длинными они казались. И если верить его ощущениям, парил в воздухе столь долго, что каждое крошечное мгновение растянулось на время, вмещавшее массу возможностей, когда все могло пойти к черту. И пусть он летел с широко открытыми глазами, чтобы не пропустить ее руку, все равно не видел ничего вокруг, словно мозг отказывался включить периферийное зрение, пока все не закончится.

А Жанин протягивала ему свою ладонь.

Она стояла в нише огромного арочного окна, где еще недавно красовалась картина, изображавшая бородатых мужчин в мантиях и с нимбами, собранная сотни лет назад из множества кусочков разноцветного стекла, и знала, что ее вряд ли кто-то восстановит снова.

Она с лету врезалась в нее ногами. Закрыла глаза и рот и надеялась, что стекло тонкое и хрупкое и не порежет ее, когда она будет проходить сквозь него. И ее новые грубые ботинки ударили по нему посередине, и с одного раза вся гигантская мозаика растрескалась на миллиарды частей и упала на землю вокруг нее разноцветным блестящим дождем.

А внутри находилась капелла. Та самая, где она и Вильям сидели и разговаривали четыре дня назад, когда они только хотели выбраться отсюда. И сейчас Вильям стоял на полу рядом с ней, и он отчаянно сжимал ее руку от страха и адреналина и кричал, что они никогда не должны делать подобного снова.

А теперь она стала их воротами внутрь.

На фоне расплывчатой картинки монитора двигавшиеся по капелле Вильям и Жанин выглядели двумя темно-синими силуэтами. За их спинами осталось разбитое окно, как черная дыра в никуда, именно там, где камера все годы показывала мозаику в серо-голубых тонах, чьи оттенки периодически менялись в зависимости от времени суток и ситуации с солнцем снаружи.

Сейчас же она была разбита, а незваные гости, пройдя между рядами деревянных скамеек, растворились в темноте. И когда они исчезли с экрана, невозможно было предугадать, где попадут в объектив вновь.

Слишком редко стояли камеры.

Данная проблема так и осталось нерешенной, и теперь уж точно навсегда.

А как раз сейчас это стало поводом для волнения.

Прежде всего, за них самих.

Они быстро двигались в тишине, шли решительным шагом именно теми путями, где, как они знали, им надо идти. Которые Жанин буквально выучила наизусть, она так хорошо помнила их, что они, как карта, отложились у нее в голове. И сейчас они надеялись прийти по ним прямо туда, куда им и требовалось.

Веревки и крючья раскачивались на спинах и поясах в такт их движениям, и Вильям заставлял себя не смотреть на них, не думать о том, что они означали. Что им придется использовать их, перебираясь с этажа на этаж, поскольку у них больше не осталось никаких электронных ключей, и они вынуждены будут местами перемещаться с наружной стороны здания.

Это пугало его, но он пытался отогнать страх.

И продолжал идти вперед в тишине, так же сжав зубы и внимательно смотря по сторонам, как и шагавшая впереди Жанин.

Была ночь и темно, и они не представляли, сколько людей еще находится в замке.

И ужасно не хотели внезапно узнать об этом.

Вильям и Жанин так больше и не появились на экране. И в результате невозможно было просчитать, где они находились.

У них не осталось электронных ключей. Их забрали вместе с шифрами, прочими бумагами и всем другим, что они имели при себе, и все это сейчас хранилось в надежном месте здесь в здании.

А значит, их выбор в части путей передвижения был очень ограничен.

Он смотрел на экраны.

Как бы ни выглядели их планы, ему обязательно требовалось что-то сделать.

Жанин шла в авангарде точно так, как они и решили, а он вплотную следовал за ней. Не отставал ни на шаг по лестницам и проходам, по которым она бегала раньше и прекрасно знала, как далеко по ним они смогут пройти, где появится следующая дверь и как долго им удастся справляться без ключа.

Они двигались вниз, поскольку так им и требовалось. Там они могли найти окно и оттуда спуститься дальше, чтобы в конце концов найти необходимые материалы и все данные и позаботиться о том, чтобы их никогда не смогли прочитать снова.

И сейчас они добрались до промежуточного этажа.

Прямого зала, связывавшего лестницу, по которой они пришли, с другой, идущей вниз. А в одном его конце находился длинный коридор, и с другой его стороны снаружи пробивался холодный синий свет.

Окно.

Она кивнула Вильяму – нам туда, – и увидела, что он на шаг позади нее и готов продолжать. Но стоило им двинуться вперед, как они заметили его.

Сначала не могли решить, кем был человек в другом конце длинного коридора. Видели только черный силуэт, лицо скрывала темнота по ту сторону света от окна.

Он стоял широко раздвинув ноги. Но его поза не внушала уважения, ему явно с трудом удавалось сохранять равновесие и держать спину прямо, а его руки были вытянуты вперед, в их сторону.

Одна из них сжимала рукоятку вороненого пистолета, а вторая подпирала ее снизу. Он был готов к стрельбе.

– Коннорс?

Это произнесла Жанин.

Спросила, но одновременно констатировала факт. Так и есть, путь им преградил Коннорс, но он изменился. Пот бежал по его лицу, и он явно напрягал глаза, чтобы смотреть на них, а его сжатые зубы свидетельствовали о сильных болях, явно терзавших все его тело.

– Не подходите ближе, – сказал он.

А Вильям поднял руки. Ладонями перед собой, в качестве сигнала подождать. Подожди, у меня есть что сказать. Подожди, успокойся.

Он сделал шаг вперед, один-единственный, но этого хватило, чтобы Коннорс попятился, еще сильнее вытянул руки в их сторону и так плотно прижал правый указательный палец к спусковому крючку, что уже чувствовалось сопротивление пружины, прятавшейся внутри пистолета.

– Стойте, где стоите. И послушайте меня.

– Я хочу, чтобы ты выслушал меня, – перебил Вильям. – Мы выкарабкаемся. Если ты поверишь мне, мы выкарабкаемся.

Коннорс покачал головой:

– Мне уже не выкарабкаться.

Вот и все, что он сказал, держа оружие перед собой.

И Вильям понял.

– Ты заражен.

– Не ходите туда, – сказал генерал снова.

И это означало «да».

И на мгновение все слова потеряли смысл. Вильям мог спросить как, когда и почему, но, естественно, подобное не играло никакой роли. И Коннорс мог ведь ответить, не потому что он знал, но, наверное, ведь понял уже. Возможно, встретился с кем-то, прогуливаясь по всем помещениям, пожалуй, пожал кому-то руку, либо сам, либо пилот вертолета, и они, скорее всего, заразили друг друга, и это было не важно, поскольку ничего уже нельзя было изменить. И как бы он ни хотел обвинить в этом кого-то, он это сделать не мог. Сам ведь создал все инструкции. И они стали смертельными для него.