Книга Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

9 января бывший канцлер вернулся в Берлин. Первым делом он посетил Шлейхера, с которым, как он утверждает в своих мемуарах, разрешил все недоразумения. Затем Папен навестил президента и убедился, что его старый защитник готов принять его объяснения. Папен не пишет в мемуарах, что именно он сказал Гинденбургу. Позже Мейснер услышал от Гинденбурга, что Папен нашел Гитлера куда менее требовательным, чем раньше. Тот якобы не настаивал на получении всей полноты власти и выразил готовность участвовать в коалиционном правительстве с правыми. Папен также верил, что партия «Центра» пожелает оказать поддержку такому правительству и оно сможет рассчитывать на парламентское большинство. Об условиях Гитлера, похоже, не говорилось вообще. Гинденбург, очевидно решив, что фюрер готов принять Папена в роли канцлера, уполномочил того поддерживать связь с лидером нацистов. Эти контакты, неформальные и пробные, должны были поддерживаться втайне, и президент попросил Мейснера ничего не говорить канцлеру.

Санкционировав продолжение контактов с Гитлером, Гинденбург ставил под удар возобновившиеся попытки Шлейхера расколоть партию нацистов, которые как раз находились в критической стадии. Гитлер решительно отверг попытки Штрассера к примирению, Шлейхер снова предложил последнему пост вице – канцлера. Штрассер, к большой тревоге своей партии, выказал готовность принять предложение. 4 января, в день, когда Штрассер и Гитлер встретились в Кельне, Штрассер прибыл к президенту. Встреча была успешной. Гинденбургу понравилось спокойствие и дисциплинированность Штрассера, так не похожие на напряженное поведение Гитлера. «Этот парень выглядит намного лучше, чем Гитлер, – впоследствии сказал он Шлейхеру. – Это совсем другое дело. Штрассер мне понравился».

Шлейхер почувствовал, что близок к победе. Похоже, президент снова на его стороне. Он даже потребовал, чтобы Шлейхер, как тот писал позже, не терял времени на переговоры и немедленно распустил рейхстаг. Но канцлер предпочел подождать, более чем когда – либо надеясь обеспечить большинство и получить, таким образом, передышку хотя бы на несколько месяцев.

Понимал ли Гинденбург, что повинен в вероломстве, когда спустя несколько дней разрешил Папену за спиной Шлейхера продолжать переговоры с Гитлером? Убедил ли его Папен, что Шлейхер не может рассчитывать на успех и что необходимо искать другое решение? Или он просто готовил две альтернативные стратегии, как это было принято в Генеральном штабе, в надежде, что хотя бы одна из них окажется успешной? Не было принято окончательного решения по плану Шлейхера, да и Папен не получил ничего, кроме неофициального мандата. Гинденбург мог снова занять выжидательную позицию, чтобы все разрешилось само собой. Все это лишь предположения, ничего более. Сомнений нет лишь в одном: президент полностью понимал, что делает. Он, конечно, уже не мог концентрировать свое внимание в течение длительного времени и частенько засыпал на затянувшихся совещаниях, но сжатые, короткие доклады он вполне был способен воспринимать, о чем единодушно свидетельствуют все его приближенные. И если он не понял всех нюансов, касавшихся инициатив Папена, то уловил все же достаточно много, если дал Мейснеру инструкции не раскрывать планов Папена канцлеру. Поэтому он сам, по крайней мере частично, виноват в том, что совершенно запутался в сети плетущихся вокруг него интриг.

Гинденбургу не пришлось оставаться пассивным долго. 11 января последовал звонок из Земельного союза с требованием немедленной аудиенции у президента. Собравшийся совет директоров оказался встревоженным настолько, что считал совещание с президентом «абсолютно необходимым, чтобы развеять опасения Земельного союза и представляемого им сельскохозяйственного населения страны». Всегда благоволивший к аграриям Гинденбург не обратил внимания на их безапелляционный тон и принял делегацию уже через полчаса. Визитеры нарисовали мрачную картину отчаянного положения сельского хозяйства: фермеры не могут справиться с разрухой, они возмущены и близки к бунту, ситуация подталкивает их к коммунистам. Гинденбург отреагировал очень быстро и сразу вызвал на совещание с аграриями Шлейхера и соответствующих министров. Он придал поставленным вопросам настолько большое значение, что сам занял кресло председателя, что делал нечасто. «Господа, – сказал он, открывая совещание, – должен вас предупредить, что мы не уйдем отсюда, пока не выработаем приемлемое решение. Пусть даже нам придется сидеть всю ночь».

Представители Земельного союза повторили свои жалобы. Правительство остается совершенно пассивным, канцлер пообещал многое, но не сделал ничего. Положение фермеров во всех частях страны катастрофическое. Один из ораторов, памятуя о внимании президента к проблемам сельского хозяйства, намекнул, что желания последнего игнорируются. Снова прозвучали тревожные сообщения о том, что фермеры все чаще обращаются к коммунистам, основа нации распадается. Яростной атаке подверглись планы переселения Шлейхера. Если юнкера, так же как и фермеры, не получат помощи, страна окажется перед лицом катастрофы. Чтобы спасти их, Земельный союз требовал трех – шестимесячной отсрочки до лишения должников права выкупа заложенного имущества.

Шлейхер в ответ перечислил все, что было сделано за пять недель его канцлерства, и то, что планируется сделать в ближайшее время. Но фермеры, предостерег он, существуют не в вакууме, и у других секторов экономики также имеются права, которые он не может игнорировать. Отсрочка, о которой просит Земельный союз, отразится на торговцах и других слоях общества, и потому не может быть дана. Шлейхера поддержал барон фон Браун, ставший министром сельского хозяйства по выбору самого же Земельного союза, и министр экономики Вармбольд. Но представители Земельного союза и не думали сдаваться. Гинденбург, как всегда бывший на их стороне, потерял терпение. Один из участников совещания рассказывал, что маршал стукнул кулаком по столу и, вспомнив о прежних привычках, заявил: «Я прошу, канцлер фон Шлейхер, и, как старый солдат, вы, разумеется, знаете, что просьба – это всего лишь вежливая форма приказа, чтобы на заседании кабинета сегодня же вечером были выработаны необходимые законы и завтра утром представлены мне на подпись». Раздражение президента нашло отражение и в официальном протоколе, где отмечено, что Гинденбург «попросил» Шлейхера на следующий день доложить ему результаты обсуждения. Но маршал не был бы собой, если бы позволил совещанию закончиться на такой недружественной ноте. После вспышки гнева Гинденбург завершил совещание весьма характерной для себя ремаркой: «А теперь, господа, давайте пожмем друг другу руки».

С точки зрения представителей Земельного союза, совещание оказалось весьма полезным. После него не только можно было ожидать скорой помощи фермерам – через несколько дней правительство пересмотрело закон о лишении права выкупа заложенного имущества, – но и, к их удовлетворению, отношения между президентом и канцлером, и без того напряженные, еще более обострились.

Этот результат не смог испортить даже неприятный эпилог. Когда совещание завершилось, в зал принесли вечерние газеты. На первых полосах все они опубликовали официальное заявление Земельного союза, которое было передано представителям прессы до начала совещаний с президентом и канцлером. В заявлении говорилось, что упадок немецкого сельского хозяйства при нынешнем правительстве достиг таких размеров, которые представлялись бы немыслимыми даже при чисто марксистском правительстве. Далее повторялись привычные жалобы, а в заключительной части содержался призыв к каждому фермеру приготовиться к «решительному усилию в навязанной ему борьбе за свое существование». Во время совещания Гинденбург отверг обвинения Земельного союза в том, что администрация Шлейхера ничего не сделала для помощи сельскому хозяйству. Взбешенный очередным проявлением демагогии, маршал уведомил, что ни за что не принял бы представителей Земельного союза, если бы знал, к какой вероломной тактике они могут прибегнуть. Шлейхер, со своей стороны, прервал все официальные отношения с Земельным союзом и отказался вступать с ним в какие – либо переговоры в дальнейшем.