Книга Федор Апраксин. С чистой совестью - Иван Фирсов

По праву старейшего Апраксин пригласил кабинет-секретаря Макарова и спросил, имеется ли какое-либо завещание императора или другие распоряжения.

— Таковых документов нет, — однозначно ответил Макаров.

Размышления и разногласия прервал шум за окнами. На дворцовой площади звучала дробь барабанов, там строились гвардейские полки. Выглянув в окно, глава Военной коллегии Репнин нахмурился:

— Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?

Сторонник Меншикова, ярый противник Репнина, гвардии подполковник Иван Бутурлин вызывающе ответил:

— Я скомандовал прийти им сюда по воле императрицы, коей все повинуются, в том числе и ты.

«Свара не ко времени», — встревоженно подумал Апраксин и решительно встал:

— Господа Сенат, поелику государыня Екатерина Алексеевна волею императора нашего коронована императрицею и присяга принесена ей нами и всем народом, полагаю провозгласить ее императрицею и самодержицею всея Руси…

Все как-то разом замолчали, никто не возражал… Тем временем «в начале шестого часа пополуночи 28 января глухие стоны замолкли и последний вздох страдальца вылетел…».

Весна 1725 года только-только начиналась, мартовское солнце тускло отсвечивало от куполов церкви и собора Петропавловской крепости. Порывы ветра доносили с залива запахи подтаивающего льда. Трепетали приспущенные флаги кораблей, стоявших у достроечной стенки санкт-петербургского Адмиралтейства. Неслышно шелестели траурные ленты склоненных знамен гвардейских полков. В скорбном молчании замерли полковые каре на крепостной площади.

В Петропавловском соборе отпевали императора. Из распахнутых настежь дверей собора доносился громовой, с надрывом голос Феофана Прокоповича. Тяжело переживал утрату Феофан.

Близкий товарищ и советник Петра в делах просвещения, он был надежным помощником его в борьбе с церковной и боярской косностью.

— Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!

Слезы душили Феофана, громкий плач присутствующих прерывал проповедь.

Неслись редкие облака, гонимые ветром с залива, и будто парил в них ангел со склоненной головой, пытаясь взлететь с острия шпиля собора.

Поднимая слезящиеся глаза к высокому куполу нового храма, генерал-адмирал едва сдерживал спазмы, теснившие его грудь. Многое пришлось пережить за последние полтора месяца. Больно ударило горе — внезапная кончина племянника, капитана третьего ранга Александра Апраксина. Лекари даже не успели разобраться в страшной болезни, которая за полторы недели скрутила любимого родича. Сейчас, прощаясь с императором, Федор Матвеевич изредка окидывал взглядом тех людей, кто взял в свои руки власть, с кем теперь придется повседневно сталкиваться. Меншиков, Толстой, Ягужинский, Голицын, Головкины, Долгорукие, Остерман… Со всеми находился в ладах президент Адмиралтейств-коллегии, но между многими из них уже вспыхнули давно тлеющие распри. «Меншикову не люб Ягужинский, его он побаивается, главным неприятелем чтит Толстого, а те возненавидели светлейшего…»

Гулкие возгласы Феофана Прокоповича прервали размышления.

«Оставляя нас разрушением тела своего, дух свой оставил нам. Какову он Россию сделал, такова и будет: сделал добрым любимою, любимая и будет; сделал врагам страшною, страшна и будет; сделал на весь мир славною, славна и быти не перестанет…»

«А теперь-то Петра Алексеевича не стало, что-то будет?» — успел тоскливо подумать Апраксин, и тут же, все заглушая, сотни барабанов ударили дробь, громыхнул залп прощального салюта крепостных орудий…

Новоявленная императрица накануне похорон супруга объявили: «Мы желаем все дела, зачатые трудами императора, с помощью Божиею совершать». Одно дело — слова, другое — действительность. Екатерина «…была слаба, роскошна во всем пространстве сего названия, вельможи были честолюбивы и жадны. А из сего произошло, упражняясь в повседневных пиршествах и роскошах, оставили всю власть вельможам, из которых вскоре взял верх князь Меншиков». И в самом деле, Меншиков брал верх с каждым днем. Спустя три недели, разгоряченный вином, Ягужинский на всенощной в соборе, обращаясь к гробу с телом Петра, в сердцах сказал: «Мог бы я пожаловаться, да не услышит, что сегодня Меншиков показал мне обиду, хотел мне сказать арест и снять шпагу, чего я над собою отроду никогда не видал». Слух дошел до светлейшего, пошли скандалы и раздоры среди вельмож, и надолго. Про дела сановники поневоле позабыли, начался дележ власти…

Наступила весна, как и предписано было Петром, эскадры вооружались к плаванию. Флот еще жил по законам, писаным и не писаным правилам. Гигантский маховик обновления Руси, запущенный могучим гением, еще не успел заметно сбавить обороты. Но в государственном механизме уже слышны были скрипы, постепенно тормозившие его движение.

Впервые президент Адмиралтейств-коллегии докладывал новоявленному владельцу трона, к тому же в юбке, о флотских делах. «Кума кумой, а корону надела, так враз переменилась», — входя в кабинет, подумал Апраксин. По заведенному порядку прежде всего он доложил о всех предстоящих плаваниях эскадры из Ревеля и Кронштадта, утвержденных Петром. Флагманов император всегда определял накануне навигации. Екатерина из списка адмиралов выбрала Вильстера и Сандерса. Апраксин поморщился, но промолчал. Ни тот ни другой не говорили как следует по-русски. Захлопнув папку, он проговорил:

— Дозволь, государыня, по Сенату донести.

Екатерина добродушно улыбнулась, сказала по-домашнему, просто:

— Изволь, Федор Матвеевич.

— Александр Данилович не по чину ведет себя, заносчив стал, покрикивает на сенаторов, будто на кучеров, — начал напрямую, не торопясь адмирал. — Надо бы, государыня, одернуть его, приневолить держаться согласно своему долгу, в границах равенства с прочими сенаторами, а не выхваляться. Эдак удержу на него не будет.

Екатерина, выслушав Апраксина, рассмеялась:

— Прост же ты, Федор Матвеевич, ежели думаешь, будто я позволю Меншикову пользоваться хоть единой капелькой моей власти. Приговорю ему, успокойся…

Скоро состоялся и приговор: Екатерина восстановила Меншикова в должности президента Военной коллегии, списала с него миллионный долг перед казной…

Немало хлопот вызвала экспедиция в Испанию. Загрузили корабли и два фрегата добротными товарами. Апраксин на стенке напутствовал капитана третьего ранга Кошелева:

— Мотри, капитан, первый ты российский флаг в Гишпанию несешь, не посрами державу. Благослови тебя Бог.

Генерал-адмирал спешил в Кронштадт, сам решил вести эскадру в море. Прежде чем отправиться, доложил на коллегии:

— Ее императорское величество быть при мне флагманами назначила Вильстера и Сандерса, ни тот ни другой российского языка не знают, извольте переводчика определить.

Теперь на флоте считали каждую копейку, казна не выдавала денег, корабли почти не закладывали, штаты сокращали.