Книга Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель

Зрачки девушки метались в разные стороны и вдруг неожиданно замерли. Павел невольно проследил за ее взглядом. Она пристально смотрела на его левую руку, которую он прижимал к груди…

Прежде чем он успел что-то предпринять, обе ее руки рванулись вперед подобно змеям, ловкие пальцы сорвали кое-как наложенную повязку, острые ногти вонзились в глубокие, только что начавшие подживать раны на тыльной стороне его ладони и принялись рвать их.

Павел отскочил в сторону и скатился с девушки на пол, даже если бы эту руку ему оторвали, боль не была бы такой сильной. В глазах у него помутилось. Он сильно ударился спиной о пол, но не заметил этого. Кисть горела, вся рука была охвачена огнем. Он прилагал невероятные усилия чтобы не заорать от боли, катался по полу, обхватив поврежденную руку здоровой. Кровь бежала у него между пальцев и пачкала кожу, делая ее скользкой. Он даже не чувствовал, что прокусил губу и что по подбородку у него тоже бежала кровь. Хриплый стон вырвался из его глотки. Слабеющим зрением Павел увидел, как девушка, кашляя и задыхаясь, поднялась на ноги, растрепанная, с багровым лицом, как она давилась и корчилась от рвотных позывов. Рот ее то открывался, то закрывался; но вместо вопля о помощи она смогла издать лишь стон. Спотыкаясь, она подошла к нему. Вот сейчас она обойдет его, выбежит в коридор и переполошит весь дом. Силы оставили Павла: он убил, втянул в убийство своего единственного друга на этом свете, а в результате ничего не смог сделать. Он понял, что теряет сознание…

…Но сознание быстро вернулось, когда ему заехали ногой в бок. Павел открыл глаза. Девушка не убежала, стояла, выпрямившись во весь рост, покачиваясь рядом с ним, не в состоянии произнести ни слова, ни звука, прижав одну руку к горлу, а второй слепо шаря в воздухе, чтобы найти опору. Она снова ударила его ногой в бок. Ненависть лилась из ее глаз с покрасневшими белками, лицо было расцарапано – она походила на одну из фурий.[61]Каждый удар вонзался в него, как кинжал, отдаваясь кричащим узлом боли в руке, хотя ни один из них не был нанесен по его ранам.

Наконец инстинкт самосохранения заставил его засучить ногами, чтобы упереться пятками в пол и отодвинуться в сторону. Спотыкаясь, она пошла за ним, и очередной удар пришелся в пустоту. Какой абсурд: она была так близка к тому, чтобы умереть от его руки и, будучи невинной жертвой, попасть прямо в рай, а теперь она совершала грех убийства и обрекала себя на вечное проклятие…

Как ни мало он видел, ему удалось заметить, что полуприкрытая дверь снова распахнулась: пришли спасители, и если она сейчас не убьет его, то лишь затем, чтобы некоторое время спустя его могли повесить…

Распахнувшись, дверь ударила в висок и швырнула его туда, где не было никакой реальности, никакого имени и никакой миссии и где, вопреки общепринятому мнению, царствовала боль. И именно в боли растворилось сознание Павла.

Он пришел в сознание, с облегчением понимая, что все происшедшее было всего лишь сном. Перед глазами у него плавало словно высеченное из камня лицо Буки, который обеспокоенно смотрел на него; начался очередной период бодрствования в вечном мраке ада, и поэтому Бука разбудил его. Затем Павел начал ощущать детали происходящего: тепло и тишину комнаты, запах дома, вид обшитых деревом стен, твердость деревянного пола под спиной и боль собачьего укуса, при котором зубы остаются в ране, в его левой руке. Облегчения как не бывало. Он пролепетал что-то, что должно было означать: «Что здесь произошло?»

Бука наморщил лоб, и взгляд Павла скользнул дальше. В одном из углов комнаты просматривался неясный силуэт неподвижного скрюченного тела с длинными волосами, в элегантном платье. Павел поднял руку, в которой пульсировала боль. Она вся была в крови, а рана теперь окончательно приобрела вид стигмы.[62]Должно быть, он пробыл без сознания не больше минуты. Во рту у него стоял привкус железа, и у него так сильно кружилась голова, что он бы с радостью снова уронил ее на пол.

Бука попытался что-то произнести и ткнул пальцем в сторону двери. Он закрыл ее за собой. Если их возня до сих пор никого не встревожила во всем доме, то они выиграли еще несколько секунд и оградили себя от возможности быть случайно обнаруженными; все же не было никаких причин зря терять время.

– Да, – простонал Павел. – Да, я знаю. Не волнуйся.

Он с трудом перекатился по полу, рывком приподнялся и, опираясь на колени и уцелевшую руку, медленно пополз к неподвижной фигуре в углу. Охая от боли, он перевернул ее на спину.

Кожа на одной щеке была содрана, лицо покрыто кровоподтеками. Веки девушки трепетали, но она была без сознания. Павел догадался, что произошло: вмешался его личный ангел-хранитель. Он не решился просчитать, каким будет наказание за этот новый грех, который Бука был вынужден совершить. Должно быть, он услышал шум, доносящийся из комнаты, взбежал вверх по лестнице и распахнул дверь в тот момент, когда Павел придвинул к ней голову. Затем он понял, что произошло, и захлопнул ее. Павел согнул пальцы, чтобы завершить начатое, но неожиданно убрал руку с горла девушки. Чтобы совершить убийство, ему нужны были обе руки, а левая его совсем не слушалась. Однако втягивать в это Буку…

Юноша пополз обратно к Буке, молча стоявшему на том же месте и наблюдавшему за ним. Когда Павел беспомощно поднял голову, великан подхватил его и поставил на ноги. Мысли монаха с трудом пробивались сквозь туман в голове. Перед ним лежала его жертва, из-за которой они и пришли сюда, совершенно беззащитная, – она даже не почувствует смерти. И все же у него нет ни малейшего шанса убить ее. Колени у него подогнулись, и Буке пришлось поддержать его, иначе он опять свалился бы на пол. Осознание окончательного провала не вызвало никаких эмоций – он был слишком ужасен, чтобы испытывать что-то еще помимо полного отупения.

– П… п… п…

– Пойдем домой, – прошептал Павел. – Да. Пойдем домой.

Внутренний голос сказал: «Это убийство я все-таки не совершил. Благодарю Тебя, Господи».

Даже этот голос не вызвал у него никаких эмоций. Он стоял, покачиваясь, а Бука открыл дверь, выглянул наружу и мотнул ему головой. Павел попытался поставить одну ногу перед другой, но ничего не получилось. Бука взял его под руку и поднял легко, как ребенка; он пошире раскрыл дверь ногой и быстро вышел. Павел почувствовал, как к нему возвращается присутствие духа. Практически без участия разума его рука пошарила в рясе, ища медальон, который всегда существовал только в семи экземплярах. Медальона не было. Девушка сорвала его. Эта утрата была лишь внешним признаком того, что он и так уже чувствовал в глубине души, – он больше не был Хранителем. Он больше не достоин быть Хранителем. Павел мог описать аббату Мартину внешность девушки и как до нее добраться, и аббат Мартин сумел бы послать двух других Хранителей, чтобы они довели до конца задание. Но его, Павла, уже взвесили и нашли чересчур легковесным.