Книга Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

– Где же там слово Божье? – развязно от стыда за свою неловкость спросил Олекса. – Лишь чреда войн, измен, убийств и свержений царей.

– Внимательному уху слово Божье слышно и в этой череде. Заповеди не убий, не завидуй, не любодействуй и прочие вопиют здесь о себе. Люди, переступающие через них, обрекают себя на позор и несчастья, на смерть и бесславие среди потомков.

Евпраксия говорила безо всякой назидательностим, по-простому, как о самых обыденных вещах, но в своих словах открывалась с неожиданной стороны.

– Дозволь, княжна, говорить с тобою прямо.

– Мне было б досадно и неприятно, если б ты говорил со мной криво, витязь.

Олекса, на мгновенье замявшись, бухнул решительно:

– Зачем, княжна, губишь свою красу и молодость среди книг? Тебе б жить и цвести, а не хоронить себя в книжной пыли! Не слушай свою сестру-игуменью, чтоб и тебе не сделаться, как она, черницей, не упрятать свою юность под рясой! Ты как солнце златое – слепишь глаза блеском, согреваешь душу и тело жаром. Разгорелась на тебя моя душа, и кроме тебя ей никто в целом свете не мил. Не знаю, что с собой делать! Жизни не чаю без тебя, Апракса. – Он порывисто шагнул к ней, взял руку, лежавшую на столе, сжал в своих кулаках. – Если б согласилась ты, чтоб я стал твоим мужем… – От взгляда княжны, сделавшегося чуждым, он выронил ее руку. – По совести и по обычаю должен был бы я сперва говорить с братом твоим и матерью. Да знаю, что обычай против меня. Ты дочь князя и была латынской королевой. Я лишь дружинник князя, даже не боярин. Только твое слово может сделать мое счастье. Сама ведаешь – из ровни, из княжеского рода, к тебе никто уж не посватается. А в боярах и я, может, скоро сяду. Да брат твой, князь Владимир, разве пожалеет для меня звания и имения, коль породнюсь с ним? Ответь, Апракса: люб ли я тебе? Или есть у тебя кто иной в сердце? Или сватался к тебе кто из боярского роду? Скажи, любая моя… – проговорил он с такой нежной страстью, какой прежде не слышала от него ни одна девица, ни одна вдовица.

Быстро вновь схватив ладонь княжны, он впился в нее жадным поцелуем. Евпраксия поднялась и, толкнув его в грудь, вырвала руку. Той же дланью она, замахнувшись, хотела ударить его. Но, промедлив и смирив чувства, не стала. Однако в лице ее Олекса прочел все, что могла она вложить в свой удар.

– А теперь успокойся и слушай, – сказала княжна, – чтобы мне не пришлось успокаивать тебя пощечиной.

Отойдя от него подалее и отворотясь, она заговорила:

– Ты предлагаешь мне стать твоей женой и тем совершить прелюбодеяние. Ты ведь попович и должен знать слова Писания: кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.

– Если следовать во всем Писанию, надобно стать монахом, – горячо возразил княж муж.

– Послушай же, витязь, – обернулась к нему Евпраксия. Голос ее напряженно звенел. – Мой муж, германский император, жестокая развратная скотина. Но я – его жена. То, что Бог сочетал, того люди не разлучат. Это перед людьми я не жена и не вдова. На папском суде наш брак был расторгнут. Но все они, кардиналы и епископы, раздевали меня там взглядами, считая потаскухой, – я видела это ясно в их лицах. Ты сейчас делаешь то же – для тебя я не мужняя жена, а волочайка, к которой можно невозбранно испытывать похоть.

– Ты для меня жар-птица в небе! – вспыхнул Олекса. – Только прикажи – все сделаю, чтобы ты увидела мою любовь.

– Не меня ты любишь, а свою страсть ко мне, как и мой муж. Для любви же, которая рождается между супругами, страсть не нужна, она лишь помеха ей. Задай себе труд, витязь, понять это.

Олекса стоял бледный и огорошенный, будто облитый ведром воды.

– Знать, не мил я тебе, княжна, если так говоришь. А теперь и мне не мила станет моя жизнь. Пропал я. Совсем пропал. До тебя любил боярскую дочь. Кого полюблю после тебя, княжна? – Он невесело усмехнулся: – Невесту Христову, чтоб верней погибнуть? Скажи, Евпраксия!

Она, устав стоять, присела на край книжного ларя, а в руках вертела медную закладку. Не сразу ответила.

– Если женщине нужно поучать тебя, то ты не стал еще мужем, а остаешься отроком, хотя и имеешь силу воина. Господь создал жену помощницей мужу, а не учителем. – Говоря это, Евпраксия не поднимала глаз. – Замужем ли теперь та боярская дочь, о которой ты сказал?

– В девках засела, – угрюмо ответил попович, уязвленный ее словами.

– Тогда женись на ней. И люби крепко.

– Любовь зла, ей не прикажешь!

– Не сказано ли – Царство небесное силою берется? Так и любовь от усилия и трудов рождается.

Евпраксия встала и серой лебедью поплыла к двери книжни.

– Прощай, витязь, – оглянулась напоследок.

С этого дня попович не видел ее в доме. На время, пока в палатах стоит постоем княжеское посольство, Евпраксия Всеволодовна уехала жить к сестре Янке в Андреевский монастырь.

…Олекса уныло проводил взором санный поезд, увозивший княжну с ее невеликим скарбом. Затем сел на коня и поехал в другую сторону, к Золотым воротам, без всякой цели и без мыслей в голове. На перекрестье путь ему срезали открытые сани, вылетевшие с поперечной улицы. Девица в санях кричала со страху на возницу, а тот в страхе за девицу шумел на коня и тянул поводья. Олекса рванул вбок своего жеребца, пустил вскачь, нагнал сани, ухватился за поводья понесшего коня.

Тут и обнаружилось, что у девицы в руке плетка, которой она доставала коня по крупу, и кричала она вовсе не с перепугу. Возница же вопил не столько на коня, сколько на нее, вдруг ополоумевшую. Княж муж соскочил с седла в снег, подбежал к саням, прыгнул на подножку.

– Забава?!

Дочь воеводы сердито смотрела на него, поправляя на голове цветастый плат и сбившуюся шапку. Возница-холоп с причитаньем забрал у нее свою плеть и убежал к коню, увернувшись от кулака Олексы. Вокруг скучились сердобольные бабы, праздные парубки и шумные отрочата.

– Ах, это ты, – снизошла наконец Забава до ответа. – Милая встреча.

– Что творишь, Забава Путятишна? – осердился попович. – Ведь убиться могла! Хорошо, носом на дорогу не вылетела, красу не попортила.

– Фи, – сморщила она точеный нос и прикрикнула на чернь: – Ну чего уставились? Пошли прочь.

Прискакавшая градская сторожа, разузнав дело, принялась разгонять бездельную толпу.

– С тобой хотела поздороваться, Олекса Попович! – с вызовом в очах сказала Забава. – А то ведь не кажешься к нам более. Дорогу совсем позабыл.

– Для чего мне ее помнить, ежели ты сама отвадила меня от своего дома? – неприветливо отвечал княж муж.

– Как отвадила, так и приважу, коли захочу.

Олекса не успел опомниться, как очутился в ее объятиях. Забава стиснула его и тянула на себя, целуя в губы на глазах развеселившейся сторожи. Попович, чтоб не перевалиться, ухватился за край саней, но отбиваться и не думал.