Книга Книга воздуха и теней - Майкл Грубер

Крозетти очень нравилась эта атмосфера, но одновременно возникло чувство, что и правда пришло время покинуть материнский кров. К тому же все комнаты оказались заняты, и он видел черты Кэролайн в лицах ее детей, что заставляло его чувствовать себя неуютно. Он собрал вещи, нанял трейлер фирмы «Сам себе перевозчик», прицепил его к семейному автомобилю и на следующий вечер отбыл, получив утром чек на десять тысяч от Мишкина. Никто не уговаривал его остаться.

Когда он под музыку распаковывал коробки в новом жилище, в кармане завибрировал телефон. Он снял наушники и прижал телефон к щеке.

— Записывай. У меня тридцать секунд.

— Кэролайн?

— Записывай. Господи, ты должен помочь мне!

Дальше последовал адрес какого-то дома на берегу озера в Адирондаке. Крозетти достал шариковую ручку и записал полученную информацию на левой ладони.

— Кэролайн, где ты? Что, черт побери, происходит?

— Просто поезжай туда и не вздумай звонить по этому номеру. Они собираются убить… — остальную часть предложения заглушили эфирные помехи.

Ничего хорошего, подумал Крозетти; особенно если учесть, как резко оборвалась связь. Фильм подходит к концу на весьма депрессивной, горько-сладкой ноте: герой возвращается к своей работе, у него, наверное, установятся какие-то отношения с детьми, жизнь продолжается… А может быть, Кэролайн все же осталась жива? Хотя это слишком банально… Он продолжал размышлять в том же духе еще несколько минут, расставляя книги на полке из сосны, прежде чем реальный смысл звонка в полной мере дошел до него. Пот выступил на лице, и Крозетти был вынужден рухнуть в треснувшее кресло, которое подобрал у мусорных баков. Она точно сведет меня с ума, думал он; нет, уже свела.

Ладно, решил он, я храбрый, и еще я обожаю тайны, в этом мне нет равных. Что нужно делать? «Смит-и-вессон» остался в доме матери, и вернуться за ним невозможно — хотя бы потому, что нельзя объяснить, зачем понадобилось оружие. Кроме того, если дойдет до настоящей стрельбы… нет уж, спасибо. Зато у него есть туристские ботинки — это раз. Черный флотский свитер — это два. Вязаная шапка? Нет, шерстяная шапка военнослужащих ВМС подойдет гораздо лучше. И швейцарский армейский нож, и граната… Нет, это шутки. Верный черный плащ, по-прежнему в английской грязи, бумажник, ключи, ох, да — бинокль, ни в коем случае не забыть его. Теперь я готов встретиться лицом к лицу с бог знает сколькими прекрасно вооруженными русскими бандитами…

— Что ты сказал?

Появился Бек — один из тех, с кем Крозетти в складчину снимал этот лофт. Бек стоял в дверном проеме со странным выражением лица, похожий на мертвеца. Он работал звукооператором и писал рецензии на фильмы, которых никто, кроме него, не видел. А может быть, они и вовсе не существовали.

— Я ничего не говорил.

— Нет, ты говорил, причем громко, словно тебя что-то ужасно злит. Я подумал, у тебя здесь кто-то есть, а потом вспомнил, что ты приехал один.

— Ну, значит, я разговаривал сам с собой. Срыв на нервной почве.

— Черт, и у меня тоже. Если тебе требуется лоботомия, я могу наточить отвертку.

— Проблема в девушке, — признался Крозетти. — Она сводит меня с ума. Она бросила меня, а теперь хочет, чтобы я спасал ее. И этот цикл «бросила — спасай» повторяется уже второй раз.

— Надо же! Лично я придерживаюсь заповеди святого Нельсона Олгрена: никогда не спать с теми, у кого больше проблем, чем у тебя самого. Конечно, он спал с Симоной де Бовуар…

— Спасибо. Буду помнить это в своей следующей жизни. А пока… мужчина должен делать то, что положено делать мужчине. Могу я залезть в твой компьютер? Мне нужны кое-какие карты.

На то, чтобы выехать из города, ушло, как обычно, сорок пять минут, однако на транзитной автостраде он компенсировал это время. Старый «фьюри» был оснащен прекрасным восьмицилиндровым двигателем, снаружи покрыт темно-голубым лаком, плюс различные бляхи и картинки, которые используют полицейские офицеры, чтобы другие полицейские офицеры могли распознать их и не оставляли квитанции за неправильную парковку или слишком быструю езду. Крозетти разогнал машину до девяноста и прибыл в Олбани через два с небольшим часа. Спустя еще девяносто миль и семьдесят минут он оказался в Поттерсвиле, где заполнил бак и поел ужасной еды, приготовленной в микроволновке, как всегда на заправочных станциях. К тому времени стемнело и пошел густой снег; ударявшиеся о стекло снежинки казались размером с мяч для гольфа. Однако было слишком тепло, снег таял на асфальте и затруднял движение. Крозетти ехал как на автопилоте, его мысли бродили далеко. Он вспоминал сюжеты кинофильмов, странные факты, тривиальные жизненные события, оказавшиеся неожиданным образом связанными между собой, в особенности тот спутанный клубок дней в обществе Кэролайн Ролли. Они, к сожалению, промелькнули так быстро.

Дорога, куда он свернул пятнадцать минут спустя, казалась узким туннелем, который свет фар пробивал сквозь заснеженную тьму; после поворота на транзитную автостраду Крозетти почувствовал себя так, словно уже припарковался. Он мчался целую вечность, и наконец впереди засияли редкие огни. Это был Нью-Веймар: две заправочные станции, несколько клубов для туристов и россыпь домов. Потом он начал искать указатель поворота к озеру Генри. Сначала он пропустил его, пришлось разворачивать машину на заснеженной дороге и возвращаться. В конце концов знак нашелся — наклонившийся и со следами множества пуль. Видимо, местные жители таким образом изливали классовый гнев на богачей, владельцев озера.

Здесь туннель, прорезаемый фарами во мраке, стал еще уже, а снег сильно лип к колесам, заставляя машину тормозить на подъемах. Время замедлилось; Крозетти перестал чувствовать его ход. В машине было лишь старое радио; из приемника лилась музыка в стиле кантри, то и дело заглушаемая статическими помехами. Крозетти выключил радио и теперь слышал лишь поскрипывание «дворников» и урчание мощного двигателя. Вспышка желтоватого света впереди и развилка. Он включил освещение в машине, сверился с картой. Правый поворот, да. Вскоре впереди показалось скопление почтовых ящиков, густо усыпанных влажным снегом, и подъездная дорога в белых комках снега. Он проехал еще ярдов десять, достал из бардачка фонарик на четырех батарейках и остановил машину. Было чуть больше трех утра.

Это был крепкий бревенчатый дом с островерхой крышей и широкой верандой, обегающей его с трех сторон. Из передних окон лился неяркий свет, создавая на свежем снегу желтоватое пятно. Обходя дом вокруг, Крозетти не столько увидел, сколько почувствовал близость озера — абсолютная тьма там, где кончался снег, с протянувшимся в нее белым пальцем причала.

Он осторожно поднялся по ступеням на веранду, прижал лицо к освещенному окну, увидел большую комнату, простую мебель из полированных кедровых бревен, обитую красной шотландкой, большой каменный камин с горящим огнем, индейские коврики на полу и голову американского лося над камином. В другой стене — большой встроенный книжный шкаф и сложная, дорогая на вид аудиосистема. Ни движения, ни звука. Крозетти легко открыл дверь, повернув латунную ручку, вошел и закрыл дверь за собой. Сквозь шепот огня расслышал звуки из другой комнаты: звяканье посуды и какое-то движение. В доме пахло кедром, огнем и свежим кофе. Около бокового окна стоял круглый сосновый стол с включенным лаптопом, а рядом лежал знакомый плотно набитый конверт. Только Крозетти собрался бросить взгляд на экран, как в комнату вошел Мишкин с кружкой, над которой поднимался пар.