Книга Окончательная реальность - Вильгельм Зон

И вот наконец он докричался. Тогда, в начале апреля, отдавая Абдулле шифровку с документами Шелленберга, Макс был уверен, что поступает правильно. Он не понимал еще, что ошибся в этом смертельном вальсе на один темп, и поправить в этой жизни уже ничего нельзя. Тогда не понимал, сейчас понял.

В ночь с 8-го на 9-е мая германская армия без объявления войны перешла границу Советского Союза.

* * *

Юлик перевернул последнюю страницу последней книги прежней реальности. Почти пять лет он отдал этому тексту, выстроенному на тщательном анализе фактов, архивной работе, внимательном изучении каждого слова из его многочисленных бесед с Максом. Юлик был доволен, он раскрыл тайну старого разведчика. Теперь беспокойный дух в черной фуражке не сможет попрекнуть писателя плохой работой.

Юлик вышел на балкон. Был тот прекрасный летний вечерок, когда ничто не предвещает дурного. Пятница. 17 июля 1998 года.

Юлик вернулся в комнату и включил телевизор. Шли новости. Диктор рассказывал о неприятном происшествии, случившемся на сегодняшнем открытии выставки «Москва – Берлин». Известный художник, сидевший по своему обыкновению на цепи в собачьей будке при входе, сбесился. Он сорвался с цепи и набросился на всеми уважаемого куратора выставки Адама Зона, брата убитого накануне миллионщика Абрама Зона. Куратор Зон от полученных травм впал в коматозное состояние, которое некоторые доктора оценивают как глубокий летаргический сон.

В телевизионном сигнале возникли помехи. Что-то затрещало.

– Экстренные новости – тревожно проговорил диктор. – Американские метеорологи сообщают, что морская буря, возникшая два часа назад в районе Папуа – Новой Гвинеи, носит аномальный характер и распространяется с аномальной скоростью. Мировые средства массовой информации передают заявление президента…

Телевизор затрещал, изображение исчезло.

– Что за черт! – выругался Юлик и вновь вышел на балкон.

Небо побелело. Серые точки рассыпающихся облаков хаотично метались по нему. Белый шум приближался одновременно и с востока и с запада. Юлик в ужасе схватился за балконные перила. Открыл рот, чтобы крикнуть, но балкон исчез. Исчез и Юлик. Исчезла вся прежняя реальность. Адам Зон прибыл в прошлое. Наступила окончательная реальность.

Окончательная реальность. Весна. 1941 год

1

Адам проснулся с тяжелой головной болью. Адамова голова будто распухла от чугунного давления изнутри. Глазницы ныли. Нижняя челюсть подрагивала. Адам принял душ, тщательно намыливая еще непослушное, чужое тело. Предательская, мутная, как стекающая в трубу вода, мысль пульсировала в ушах: «Как же могло так случиться, что вся его прежняя жизнь, полная переживаний, маленьких побед и поражений, оказалась просто прелюдией к этой головной боли; ссохлась в чугунный кулачок, стучащий в черепной коробке».

Адам оделся, проверил портсигар, сел в машину и поехал в Будву. На набережной возле старой крепости он наконец увидел синее-синее море, о котором грезил всю жизнь. До половины восьмого Адам гулял. Ровно в половину вошел в условленный ресторан и нашел на открытой веранде Макса.

Удачное время для встречи, если только за тобой не следят. Посетители пьяны, крутят быстрые романы: договариваются с девочками; каждый занят собой, поэтому действовать можно спокойно.

Адам подумал о том, как выглядит сейчас, и для большей уверенности выпятил нижнюю челюсть.

Макс хитро улыбнулся. Ровно таким Адам видел его много раз в своих снах.

Официант, поставив перед ними дымящийся кофе, пожелал «приятно!».

Макс выложил на стол томик Гете.

Адам взял его, открыл на нужной странице и прочитал шифровку.

«Смешной текст» – подумал он, а вслух спросил:

– Вы понимаете, что сделает Иосиф Виссарионович, когда получит это донесение?

– Полагаю, правительство Симовича потеряет поддержку Советского правительства.

Адам помолчал.

– Должен вас предупредить, у меня есть альтернативные каналы переброски информации, и мне придется ими воспользоваться, если…

Адам взглянул на Макса.

– Да-да, я понимаю… Штандартенфюрер, у меня чудовищно болит голова, не могли бы вы подать мне стакан воды…

Макс слегка удивился, но поднялся и пошел к бару.

«Ну вот и все», – подумал Адам, достал портсигар, вынул отложенную папиросу с ампулой и быстрым много раз тренированным движением разломил ее над дымящимся кофе Макса.

Прошло несколько мгновений. Весна бушевала вокруг. Синее-синее море тревожно билось о камни.

Макс вернулся и поставил перед Адамом стакан.

– Вы что-то разволновались, Абдулла, – строгим голосом сказал он. – Помните, СССР пытаются затащить в войну, и наш с вами долг этому помешать. Мы солдаты, Абдулла, и должны выполнять свой солдатский долг.

Макс залпом допил остывший кофе.

– Какая дрянь, – только и успел вымолвить он. Боль вошла в грудь, словно нож. Хватая сведенным судорогой ртом воздух, Макс завалился на бок. Он падал в небытие.

2

После того как Сталин поручил Молотову поставить вопрос о договоре с Югославией на Политбюро, Молотов был сам не свой. Он все время вспоминал разговор со Сталиным и не мог понять, зачем хозяин хочет взять на себя такой риск.

«Риск – категория постоянная, Молотов. Он существует как объективная реальность каждую минуту. Думаю, что риск был бы куда большим, не ударь мы Гитлера договором с Югославией по носу». – Молотов все время размышлял над этими словами Сталина и никак не мог взять в толк, в чем смысл.

Ударить по носу? А зачем тогда договор с Риббентропом, зачем постоянная работа против Черчилля? Голова идет кругом! Войска Листа в Болгарии начали передислокацию к границам Югославии. В Венгрии происходит концентрация германских дивизий в районах, которые прилегают к стратегическим дорогам, ведущим на Белград. Неужели мы собираемся воевать с Гитлером в случае его вторжения в Югославию?

3

Ближе к ночи Молотов позвонил на квартиру югославского военного атташе полковника Максимовича.

– Что-нибудь случилось? – испуганно спросил Максимович. – Уже началось?

– Вас приглашает товарищ Сталин, господин полковник.

Максимович опешил. До этого он два раза встречал Сталина на приемах, но, как говорил потом Максимович, тот разговаривал с гостями мало, да и то лишь с послами великих держав.

– Не сердитесь, что вас потревожили так поздно? – Голос у Сталина был глуховатый, словно простуженный. Его зеленоватые глаза странно поблескивали, отражая огонек спички, поднесенной к трубке.

– Господин Сталин, для меня это большая честь – беседовать с вами. В любое время суток.

– У вас, говорят, рабочий день начинается в шесть и кончается в три пополудни, – сказал Сталин. – А у нас начинается в три пополудни и кончается в шесть утра. Так что в чужом монастыре вам приходится жить по чужому уставу.