Книга Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

Он спасен, ему больше не грозят бесконечные, до отказа набитые полки всех библиотек на свете, тысячи и тысячи книг, которые требуют, чтобы их прочли, усвоили, приняли в расчет, – необозримый, строго упорядоченный сад людских умов, и, кажется, насадил его, создал всю эту сложнейшую систему некий зловещий, бесчеловечный дух.

– Я никогда не учился в колледже, – сказал Ревир. Кому нужна эта чушь?

Кречет встретил загадочный взгляд матери и через стол улыбнулся ей. Вот видишь? – думалось ему. Видишь, как он к этому относится? Тебе же вовсе ни к чему, чтобы я его обогнал, так? Разве не достаточно того, что я с ним сравнялся?

В ту ночь в чужих, непривычных стенах гостиничного номера он мысленно искал – на чем бы отдохнуть душой, чтобы уснуть, и подумал о Деборе, двоюродной сестре, – они виделись на рождество, Клара тогда назвала кучу гостей. Торжество не то чтобы уж очень удалось, но, может быть, родичи ели усерднее, чем в прошлые годы, засиделись позже и держались, может быть, дружелюбнее, а Клара явно готова была ждать сколько угодно лет, устраивать без счета рождественские приемы, лишь бы добиться, чтобы они окончательно приняли ее и Кречета в лоно семьи… У нее хватит терпенья ждать вечно, у этой Клары Уолпол! Дебора тоже к ним приехала, хотя, наверно, предпочла бы остаться дома. За обедом Кречет внимательно к ней присматривался: она сидела рядом со своим отцом, но ни слова с ним не сказала – тоненькая, застенчивая, надменная, длинные каштановые волосы, карие глаза. Можно подумать, что она неумна, а потом она поднимет на тебя глаза – и так странно становится… После длинного, шумного обеда Кречет подсел к ней и заговорил. Они сидели у окна, возле елки, почти скрытые ею, а за окном падал снег, так ясно все это запомнилось. Снег был ласковый, тихий, а в комнатах бегали, орали мальчишки и девчонки – и Кречет их всех ненавидел. Он рассказал Деборе, что собирается с отцом в город; не говорил прямо, как смутно и тревожно у него на душе, но очень хотелось, чтоб она это почувствовала.

И вдруг она перебила:

– А знаешь, я ненавижу твою мамашу.

Кречет был ошеломлен.

– Что такое?

– Я и свою мамочку ненавижу. Так что все в порядке.

Она посмотрела на него и улыбнулась. В этом было что-то неправдоподобное: ведь она совсем еще девочка, рано ей так на него смотреть.

– Скажи честно, Кристофер, ты ведь и сам их обеих ненавидишь, правда?

– Вовсе нет.

– Да уж признавайся, – беззлобно усмехнулась Дебора.

– Твою маму я совсем не знаю. А мою… за что же мне ее ненавидеть?

Лицо ее передернулось брезгливым презрением.

– Зачем я буду с тобой говорить, раз ты мне врешь?

Кречет смутился. Оба замолчали. Немного погодя Дебора сказала:

– Ты ведь, как говорится, незаконный, твои родители еще не поженились, когда ты родился. Так с какой стати ты врешь, притворяешься? Ты же тут посторонний, и всем это известно.

– Я не посторонний, – возразил Кречет.

– Для чего тебе притворяться? Раз ты незаконнорожденный, ты по крайней мере не похож на других.

Кречету вдруг захотелось схватить ее, придушить. Но это сразу прошло, только чуть закружилась голова. Не без удивления он почувствовал, что улыбается, как будто Дебора заглянула на самое дно его души и увидала, что там творится, но ни капельки не удивилась. Однако и с ней надо было притворяться.

– Ты ошибаешься, – сказал он.

И сейчас, почти уже засыпая, он думал об этой девочке: отчего она такая странная? Даже платья на ней кажутся старыми, будто их уже кто-то носил много лет назад. В полусне он вообразил, будто она с ним тут, в постели, но настоящего удовольствия не получил, ведь на самом деле ее здесь не было.

Двадцатый день рождения он тоже встречал не дома, а в Чикаго, куда ездил с отцом. В то лето он часто проводил по несколько дней в Гамильтоне, спорил с родичами отца, старался их припугнуть – Ревир до таких угроз еще не додумался, но звучало все это достаточно сумасбродно, и вполне можно было приписать эти мысли самому старику. Родичи опасались, что события принимают плохой оборот – разве старик не читает газет? Разве он не знает, что творится на свете? Ну да, понятно, Ревиры – землевладельцы, благодаря государственным закупкам наживают сейчас огромные деньги на пшенице, им и дела нет, что другие прогорают… Кречет знал, что это чистая правда, ферма Ревира приносит баснословный доход, но уверял, что это вовсе не заслуга правительства: в сельском хозяйстве теперь все механизировано, а на заводах – нет, и рабочие без конца бастуют, это кого угодно измотает. Кречет спорил, приводил цифры. Приносил журнальные статьи, которые успевал прочесть и изучить, и доказывал свою точку зрения – устало, вежливо, обстоятельно, пункт за пунктом. Сама по себе ферма для фермера не так уж много значит, он вынужден еще во многом другом не отставать от века. Неужели они этого не понимают?

Когда ему исполнилось двадцать два, отец однажды пригрозил откупить у партнеров их доли в фирме – и Кречет поймал его на слове.

– Чего же ты ждешь? – спросил он.

– Они еще передумают, когда услышат…

– Чего ты ждешь? – повторил Кречет, устало опуская веки. – Ты говоришь об этом уже десять лет.

Мысль его обгоняла отцовскую, точно скоростная машина, кренилась на поворотах, скользила, буксовала – такая тоска брала от отцовой тугодумной медлительности. У него свои замыслы и планы. Он-то знает, чего хочет. В голове у него – карта всех земель от Тинтерна до Гамильтона, их можно связать воедино хорошим шоссе в четыре, в пять рядов – почему бы и нет? Можно сделать все что угодно, и денег раздобыть где угодно. Его даже лихорадило от мысли, что в земле скрыта такая сила и только того и ждет, чтобы кто-то пришел и ею завладел. То, что когда-то казалось невообразимо запутанным и сложным, внезапно предстало в почти мучительном прозрении: почему лишь вот столько, лишь от сих и до сих – и не больше? Почему отец не завладел большим? Да, верно, они богаты, деньги прибывают, как река в половодье, как прибой, непонятный подъем в экономической жизни страны возносит Ревиров на гребне, новый закон, принятый где-то на востоке, поистине сгребает для них деньги лопатой – протяни руку и подбирай… очень все это странно! Но отчего же не взять еще и еще?

К примеру, склад лесных материалов в городе мог бы давать куда больше дохода, почему не поставить над Кларком кого-то другого, поэнергичнее? Черт с ним, с Кларком.

– Из них из всех я уважаю только дядю Джуда, – негромко, но отчетливо говорит Кречет прямо в ухо отцу. А отец подался к нему и жадно слушает. – Остальных я не признаю, не могу я с ними говорить. Я пять лет потратил, покуда понял, что ты их всех терпеть не можешь, и все-таки ты от них до сих пор не избавился – почему? Это может сделать дядя Джуд. Мне вовсе незачем этим заниматься. Дядя Джуд может все сделать за нас. Мы откупим их долю – и черт с ними со всеми.

Суровый, плотно сжатый рот Ревира тронула чуть заметная улыбка.