Книга Вик - Аврора Белль

с того места, где я стояла, я могла бы поклясться, что Вик посмотрел на Сашу по-другому. Как будто он понял его немного лучше. Его ответ был мягким.

— Я понимаю тебя.

— Хорошо. — Саша подошел ближе к плакату. — Это действительно хорошо сделано.

— Да, — согласился Вик. — Ты должен попросить Мину, чтобы сделать один для «Сердцеедок».

Саша нахмурил брови, услышав имя Мины, и быстро сменил тему.

— Как ты собираешься назвать это место?

Вик не промедлили ответить:

— «Красная площадь».

Саша усмехнулся.

Дерьмо.

Это был хороший смешок или плохой смешок? Отсюда я не могла сказать.

Мое сердце начало биться чаще, в то же самое время, когда мой желудок скрутило. Это нервировало.

— Придерживаешься русской темы? — У Саши дернулась губа, а я вообще перестала дышать. Он помолчал некоторое время, прежде чем сказал: — Мне это нравится.

— Я думал… — Вик откашлялся и снова заговорил, на этот раз увереннее. — Я думал, что мы могли бы сотрудничать. Учитывая, что бар будет открываться раньше, чем «Сердцеедки», и не будет взиматься плата за вход, мы могли бы предложить вход за полцены тем, кто хочет перейти из бара в бурлеск. Конечная цель состоит в том, чтобы посетители начинали свой вечер в «Красной площади», а заканчивали его в «Сердцеедках», и это не стоило потерь никому из нас.

Глаза Саши задумчиво сузились. Через мгновение он кивнул в знак согласия.

— Нам нужно это обсудить.

— У нас есть время, — с холодной убежденностью ответил Вик, и на своем месте в темноте я растянула рот в медленной улыбке и обняла себя.

Он был настоящим. Я уже могла сказать, что он будет великолепным.

И, судя по тому, как внимательно за ним наблюдал Саша, он тоже мог.

— Поздравляю, — сказал Саша, протягивая руку Виктору. — У тебя появился инвестор.

Вик долго смотрел на протянутую руку, прежде чем оттолкнуть ее и крепко притянуть к себе Сашу, обняв с невысказанной благодарностью и братской любовью. И пока Саша не вернул объятие, но позволил это сделать.

Мое сердце оставалось тающей кучей липкой массы в груди. И когда я наблюдала за трогательной сценой передо мной, я думала о том, что мой брат сказал ранее.

Саша был прав. Построить этот бизнес будет непросто.

Это означало время вдали друг от друга. Ненадолго стать второй. Поддерживать, когда все, чего я хотела, это кричать во все горло.

Но мы заставим это работать.

Это была мечта Виктора, и никто не был более достоин ее больше, чем он. Если бы для этого пришлось пожертвовать небольшой частью того, что у нас было, я бы с радостью отдала все необходимое. Без вопросов.

И хотя мы, казалось, делали все не по порядку, в конце концов, мы всегда добивались своего.

Мы просто не торопились добраться туда, куда шли, по живописному маршруту.

 

Эпилог

 

Настасья

 

— Мои друзья говорят, что у дяди Саши есть бар с сиськами, — произнесла Мила, слегка постукивая ложкой по тарелке со своего места за столом. И когда мои брови поползли вверх от слов любознательной маленькой птички, удивленный взгляд Вика встретился с моим через кухню, его плечи заметно дрожали от сдерживаемого смеха.

Он дернул подбородком в сторону дочери. Я прищурилась, глядя на него, и мой рот расслабился.

О, нет. Ни за что. Он больше не сделает это со мной.

Мне уже приходилось объяснять, почему собаки пытались играть в чехарду на заднем дворе. Было немного сложнее объяснить, почему в результате родились самые милые щенки немецкой овчарки, которых вы когда-либо видели.

У нас состоялся безмолвный разговор.

Мой красивый муж слегка пожал плечами, говоря: «Что? Будет лучше, если она услышит это от тебя».

Мое бедро дернулось в такт движению, а брови приподнялись, говоря: «Хочешь испытать меня, приятель? Продолжай. Надеюсь, в обозримом будущем тебе понравится близость со своей рукой».

Безмолвная угроза была явно достаточно разборчивой, потому что Вик поднял руку, склонил голову набок и громко произнес:

— Детка…

Как только я открыла рот, чтобы заговорить, Мила посмотрела между нами.

— Что же? Это правда?

Мне понадобились все силы, чтобы не изобразить обморок и не уползти из кухни далеко-далеко.

Заводите детей, говорили они.

Лучшие дни в вашей жизни, говорили они.

Никто не предупредил тебя о тысяче и одном неловком разговоре, который тебе придется вести с ними, и о том, что каждый раз, когда они говорят что-то вроде того, что сказала моя дочь, маленькая частичка тебя умирает внутри.

Внутренне я притворно плакала.

Мое лицо скривилось от внезапного неприятного привкуса во рту, а желудок скрутило ровно настолько, чтобы вызвать боль. Со своего места за кухонным островом я глубоко вздохнула и приподняла одну бровь, пока очень усердно думала, как с этим справиться.

Конечно, это была правда, но я не могла сказать ей об этом.

Разве мы не можем?

Нет.

Почему бы и нет?

Я не знаю. Есть правила на этот счет. Если я скажу ей, она расскажет своим друзьям, и вдруг мой ребенок станет социальным изгоем, а ее приглашение на день рождения будет потеряно по почте.

— Ну… — На тосте, который я держала, было более чем достаточно масла, но я продолжала намазывать, потому что быть родителем было тяжело, а Мила мало жалела свою дорогую маму. — Я имею в виду… это не похоже на… Я не совсем уверен, как…

Дерьмо. Я запаниковала.

У меня перехватило горло?

Почему было трудно дышать?

— Вик, — тихо попросила я. — Не мог бы ты что-нибудь сказать?

И этот сученыш.

Он, черт возьми, едва не закатил глаза, прежде чем глубоко вздохнуть и провести рукой по своей аккуратно подстриженной, слегка седеющей бороде, его простое золотое обручальное кольцо подмигивало блуждающему лучу солнечного света, пробившемуся сквозь кухонные жалюзи.

— Это не бар с сиськами, — проворчал Вик.

Слава Богу.

Это было прекрасно. Этого было достаточно. Не было необходимости углубляться дальше.

Итак, не мог бы кто-нибудь сказать мне, почему этот мужчина — этот безмозглый мужчина — добавил:

— Раньше это был бар с сиськами.

Замечательно. Почему бы просто не сказать ей, что ее дядя чертов девиант?

Наша дочь сидела, глядя на стол, ее темно-каштановые волосы были собраны в высокий хвост, эти циничные голубые глаза были такими же, как у ее отца.

— Хорошо. Та-а-ак… — Она протянула слово,