Книга Московские повести - Лев Эммануилович Разгон

и штуки четыре пулеметов. И тогда к Совету и близко не сунутся. Как думает наш военный специалист?

Аросев задумчиво почесал свою маленькую бородку.

— Как профессиональный военный, опирающийся на богатейший опыт военной мысли, я думаю, что Максимов прав. И мы сейчас в этот теремок пошлем пулеметчиков. Но как опытный вояка, думаю, что без пушек нам не обойтись...

Даже в эти невеселые минуты маленькая речь Аросева вызвала улыбки. Был Александр Яковлевич Аросев глубоко штатским человеком. Но так как до своего ареста за большевистскую агитацию он шесть месяцев был офицером, то в ревкоме считался военным специалистом. Самое замечательное, конечно, было то, что Аросев и оказался таким. Спокойный, никогда не теряющийся, он без всякой суеты вызывал артиллерию, посылал на боевые позиции красногвардейские отряды, даже показывал начинающим пулеметчикам, как устранять перекос патрона в затворе пулемета.

...По призыву ВРК и Центрального совета профсоюзов в Москве с утра 28 октября началась всеобщая политическая забастовка. В Совете появлялись женщины, закутанные в платки, похожие на московских молочниц, разносящих молоко по богатым квартирам. Это были связные, пробиравшиеся в Совет через районы центра, занятые белыми. Их сообщения были более отрадными. Московские фабрики и заводы остановились, на заводских дворах идет запись в Красную гвардию, во главе отрядов становятся большевики-солдаты. Оружие! Нужно оружие!

Исчезнувший на несколько часов Максимов вернулся в ВРК запыхавшийся. У него в Совете появилась своя компания, куда приходили связные, стекались сведения из районов, с которыми начальник разведки одному ему ведомым путем установил связь. Номер максимовской комнаты — 33 — стал уже названием разведки ВРК.

На этот раз из тридцать третьей комнаты пришли очень важные сведения.

— Есть винтовки! Есть и еще будут! На путях Казанской дороги, около Сокольников, стоят в тупике запломбированные вагоны. В них сорок тысяч новых винтовок. Есть и патроны к ним. Это раз! — Максимов загнул палец. — Связались с Тулой. В эшелон с дровами, отправляемый в Москву, товарищи погрузят несколько тысяч винтовок и цинки с патронами. Это два... Значит, оружие найдется. Остается решить: кто сможет разгрузить вагоны в Сокольниках и вооружить ими людей?

В штабе замолчали.

— А каково мнение нашей разведки? — спросил Аросев.

— Я так полагаю: винтовки надо перебросить в Замоскворечье. Там у нас самый организованный народ, они сумеют разгрузить вагоны. Из Замоскворечья вести наступление на центр. И сделать в Замоскворецком ревкоме дублирующий штаб. Опять же там у нас сейчас вся партийная печать: и «Известия» и «Социал-демократ». Там уже работают и товарищ Емельян, и Владимирский. Словом, Замоскворечье — наша главная база для наступления. И там Совет — полный хозяин района.

— А ревком?

— Председатель Совета Косиор, он и в ревкоме председательствует. Начальником штаба Файдыш. Его товарищи хорошо знают еще по пятому году, человек деловой. Но по-моему, там надо усилить руководство военными действиями. И чтобы командующий был товарищ решительный и авторитетный.

— Правильно, правильно разведка говорит... — Аросев пощипывал свою бородку, как будто оттуда приходили ему на ум наиболее верные предложения. — Нужно послать туда Цивцивадзе — опытный боевик. Товарища Волина — агитатор отличный.

— Товарищи! — Соловьев выступил вперед и показал на Штернберга, молча сидевшего у стола. — Вот, по-моему, кто должен руководить боевыми операциями из Замоскворечья. С самого начала Павел Карлович убеждал нас не защищаться, а наступать... Знает в Москве каждый переулок, каждый тупик. Ну, а авторитета и энергии не занимать! А? Как вы, Павел Карлович?

— Ну, чего будем обсуждать! Уже темнеет, будем пробираться в Замоскворечье! За тридцать третьей комнатой — непрерывная связь со всеми районами, с нами!

— Тридцать третья не подведет! — весело откликнулся Максимов. — Дорогу в Замоскворечье показывать не надо?

— Своими силами обойдемся.

КОМАНДУЮЩИЙ

— Как будем, товарищи, двигаться? — спросил Цивцивадзе. — Где и как нам лучше перейти Москву-реку?

— Лучше всего, конечно, вброд... — мрачно пошутил Штернберг. — Во-первых, пойдем врассыпную: если попадем к юнкерам, то не все скопом. И не берите с собой никаких документов, связанных с Советом. И оружие не берите. Да и не мешает вам побриться, товарищи, чтобы выглядеть поприличнее.

— Вы-то хороши, профессор! — И Волин сквозь свое пенсне посмотрел на Штернберга, на его такой непрофессорский вид. В кожаном костюме, в кожаной фуражке.

— Ничего. Мне все можно.

Штернберг тщательно просмотрел свои карманы. Переложил в карман куртки все, что как-то подтверждало его принадлежность к университетскому сословию. С сожалением отдал Соловьеву револьвер.

Темнело, когда он двинулся по Тверской. Ни одного человека, ни одного извозчика не было на пустынной горбатой улице. Какие-то редкие фигуры, наклонившись, перебегали улицу, и нельзя было понять, юнкера ли занимают позиции или бежит московский обыватель к себе домой из гостей, где он застрял в такое неудачное, негостевое время.

Штернберг шел своим обычным быстрым шагом и думал: где его остановят, а главное — кто? Студенты? Они все знают, что профессор астрономии Штернберг — большевик. И даже какое-то влиятельное лицо у большевиков. А что он их профессор — на это не посмотрят. У Штернберга сейчас не было никаких иллюзий. Юнкера? Эти, конечно, ничего и никого не знают. Большинство из них — иногородние и малоинтеллигентные люди. Брюсовский переулок он прошел без всяких осложнений. У Газетного из-за угла вышел патруль.

— Стой! Кто идет?

Штернберг остановился. Еще окончательно не стемнело, он отчетливо различил на шинелях погоны с литерами военного училища. Юнкера!

— Пожалуйста, господа. — Он порылся в кармане, нащупал глянец визитной карточки и протянул ближайшему юнкеру. Тот стал вглядываться в перечисление всех званий заслуженного профессора.

— Куда в такое время, господин профессор? Тут же стрельба идет, из-за каждого угла вас красные подстрелят.

— Не только у вас долг, господа. И меня ждут в университете срочные дела.

— Не идите к Охотному ряду, пройдите лучше Долгоруковским, господин профессор.

— Я так и собирался идти. Знакомая дорога.

Да, дорога была знакомой. Сколько раз шел по ней, раскланиваясь непрерывно со студентами. А теперь он больше всего опасается с ними встретиться... В Долгоруковском его еще раз задержал юнкерский патруль и так же быстро отпустил. Штернберг перешел на другую сторону Никитской. В арке ворот университета виднелся патруль, он наверняка состоял из белых студентов. Пусть лучше его останавливают юнкера!

Но он благополучно прошел по Моховой, пересек Воздвиженку и даже