Книга Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

тревоги и радостного возбуждения.

— Успеете, — улыбнулась ей проводница, — а станцию называют Привольное.

— Разве? — радостно удивилась девушка. — Я хорошо знаю Привольное. Здесь на шахте работает знаменитый забойщик… Ну как его?.. Ага, Нырков, — вспомнила она и, спрыгнув со второй ступеньки, побежала к вокзалу.

Когда Алексей входил в вагон, проводница сказала:

— Видать, бедовая…

Нырков ничего не ответил, но поверил в ее слова.

В купе, куда вошел Алексей, на нижней полке лежал, подложив под голову руку, седоусый старик в синей сатиновой косоворотке. Над ним в изголовье висел мундир почетного шахтера с орденами и медалями. Старик не спал, но даже и глазом не повел в сторону нового пассажира.

Уложив чемодан на верхнюю полку, Нырков вышел в коридор и стал смотреть в окно.

Просторную степь, изрезанную шоссейными и железными дорогами, заливал нежно-золотистый свет утреннего солнца. Когда, случалось, по дороге пробегала автомашина, пыль медленно и долго плыла над жнивьем.

В вагон вбежала девушка, запыхавшись. В руках у нее было несколько яблок. Карманы форменного жакета отдувались: в них тоже были яблоки.

— Еще бы капельку — и опоздала, — сказала она не то самой себе, не то Ныркову, улыбаясь. — А вы тоже в нашем купе? Угощайтесь. — И с ее лица слетела улыбка, глаза смотрели пристально, даже чуть строго и удивленно.

Нырков назвал номер купе и, немного смущенный, взял из ее рук яблоко.

— Это хорошо. Возможно, теперь и старик повеселеет, — проговорила она и вошла в купе. Через некоторое время Нырков услышал ее ласковый увещевающий голос:

— Съешьте хоть яблочко. Взгляните, какие они чудесные, румяные. Ну, прошу вас.

Старик не отозвался.

— Это же просто безобразие! — уже возмущенно сказала девушка. — Всю дорогу ничего не ест.

— Я, дочка, сыт по горло, — сказал старый шахтер. Голос его был натруженный, сердитый.

Через минуту она вышла из купе и, поплотнее закрыв за собой дверь, сказала:

— Вот безобразие! Сколько уже с ним еду, а он ничего не ест и не спит.

— Здоров ли он? — поинтересовался Нырков.

— С курорта едет и чтоб нездоров! — даже удивилась она.

«Что же в самом деле со стариком?» — начал тревожиться Алексей. И, решив, что у почетного шахтера стряслось какое-то личное горе, проникся к нему сочувствием.

Не отрываясь от окна, студентка в раздумье говорила:

— Странный какой-то он… Спрашиваю: ведь вы с курорта домой едете, а такой невеселый… «Веселиться, — говорит, — нечему, дочка. А скука моя оттого, что на шахте у нас дела плохи». Расскажите, говорю, может, совет дам, ведь я без году горный инженер, — девушка с хрустом откусила яблоко и, аппетитно пережевывая, продолжала: — и надо же было сказать такое: без году — инженер. Старик улыбнулся в ус и такое обидное сказал мне, что будь это не почетный шахтер, не знаю, что бы и ответила ему…

— И очень обидное? — осторожно поинтересовался Нырков.

— «Молодо-зелено», — вот что сказал. И даже к стенке отвернулся. Разве это не обидно?

Наморщив лоб, она с умоляющим выжиданием посмотрела на Ныркова.

— Обидно, конечно, — посочувствовал Алексей. Видимо, довольная ответом, девушка продолжала:

— Молодо-зелено… А ведь мне и в самом деле год до диплома. Сколько уже раз на практике была. И сейчас на практику еду.

— А на какую шахту едете? — спросил Нырков.

— В Ростов. Не в самый город, разумеется, в трест. А на какую шахту пошлют — на месте решится.

Она помолчала, видимо, залюбовавшись солнечным степным простором за окном, затем обернулась к Ныркову и сказала, опять повеселев:

— Хорошая пора — практика. А вы шахту знаете?

— Я забойщик. Восьмой год в шахте работаю.

Студентка задумалась.

— Не так уж и много, — заметила она. — Мой отец тридцать пять лет работает проходчиком.

Нырков снисходительно улыбнулся, подумав: «Бате, наверное, лет пятьдесят, если не более, а мне-то еще третий десяток не миновал».

Разговорились. Нырков сказал, что он тоже едет в Ростовскую область на шахту имени Ленина. Девушка даже зарделась от радости. Она слышала об этой шахте и будет настаивать в тресте, чтобы ее послали на практику только на шахту имени Ленина и ни на какую другую.

— Выходит, еще встретимся, — сказал Алексей.

Поезд вдруг затормозил, тряхнув вагон. Студентка невольно ухватилась за рукав Ныркова, но, как бы испугавшись, тотчас отняла руку.

— Станция Ясиноватая. Тут будем долго стоять, — сказала она и быстро пошла к выходу.

Алексей вошел в купе, взял кепку. Ему тоже хотелось выйти на перрон. Почетный шахтер все в той же позе лежал на полке.

— Чего стоим? — спросил он. — Из-под нависших сомкнутых бровей вопросительно и недовольно глядели маленькие колющие глаза. Нырков назвал станцию. Старик рассердился:

— И что это за станция такая — Ясиноватая! Всегда здесь стоят поезда по целому часу.

Он поднялся, поудобнее уселся.

— Садись. Горняк? — сказал он.

— Угадали.

— Вижу, забойщик, — убежденно сказал старик, все еще хмурясь, видимо, борясь со своими какими-то нелегкими мыслями, — по обличью угадываю: забойщик-крутовик. В какие края путь держишь?

Нырков положил фуражку на прежнее место, сел. Теперь, когда почетный шахтер сам начал разговор, как-то неловко было уходить. Он рассказал, что получил отпуск и решил побывать у своего боевого друга.

— Что ж, это похвально: и отдохнешь, и водочки попьешь. А как на шахте идут дела? — внезапно спросил он.

— План по угледобыче перевыполняем.

— В таком случае — отдыхай! Раз на шахте хорошо, то на душе — простор.

Старик разгладил густые жесткие усы. Сощуренные светлые глаза его смотрели куда-то в угол купе. Алексей догадывался, что они ничего не видят перед собой, потушенные какой-то унылой мыслью.

— А вот нам отдых не положен, — сказал он и продолжал: — Ты вот послушай, какие, значит, дела: поехал я на курорт. Не хотел — уговорили. Двух недель не пробыл и, как видишь, повернул коловорот до ворот… Сказать, чтобы на курорте плохо было, этого не скажу. И весело, и харчей невпоед, и доктора, точно за малыми детьми, за всеми ходят…

Вдруг открылась дверь в купе, и в ней показалась студентка. Шахтер оборвал разговор. Заметив это, девушка быстро скрылась.

— Молодо-зелено, — через силу улыбнулся он, — а дивчина, видать, толковая и ко всему душевная… Слухай же, какие, значит, дела, — продолжал он свой рассказ: — Опостылел мне этот курорт. А началось все из-за газет. Принесут их, смотришь, про ту шахту доброе слово печатают, про другую, а про нашу «Каменку» — молчок. Будто и на свете нет ее. А третьего дня читаю «Правду» и чуть сердце не остановилось. Критикуют нашу «Каменку», ох как критикуют… А за что, спросишь? Бригадный метод рекордами заменили, вот за что, — досадливо поморщился он и умолк.

Поезд тронулся, и шахтер опять заговорил: