Книга Бестиарий - Эль Бруно

– Я хочу, чтобы ты знал. Я не жалею себя. Прямо сейчас мне впервые совсем не больно, и я чувствую, что всё происходящее – правильно. Я не хочу оправдывать себя, я не хочу, чтобы меня вспоминали или чтобы мне сочувствовали. Я хочу уйти, не оставив никакого следа. Ни единого. Чтобы ни похорон, ни слез, ни внимания. Тихо уйти. Ты выбрал прекрасное место, мне нравится, – Саша посмотрела вперед.

Перед ней, пока берег удалялся, открывалась ледяная тьма. Там океан сошелся с небом и только снег кое-как очерчивал горизонт. Вода казалась черной. Саша знала, что умрет очень мучительно, но ее это не пугало. Ее не пугало и то, как жутко будет выглядеть ее труп.

– Ты боишься не высоты и падений. Ты не подходила к краю раньше не от того, что боялась смерти…

Саша молчала. Пленник инвалидного кресла перед ней считывал легчайшие жесты ее души, ибо все сердца говорят на языке немых, и от того трагически бесшумны их попытки дозваться рассудка.

– Ты боялась не высоты, а собственной беспомощности перед ее обаянием. Ведь ты хотела сорваться, и это желание неодолимо восстает в тебе всякий раз, едва ты подходишь к пропасти. Я чувствую. Я знаю…

Когда кто-то оформляет в слова то, что бесшумно осознавалось лишь гранью рассудка, это производит впечатление. Саша молчала.

– Скажи, ты достаточно проницательна чтобы, смотря в глаза, сообщить мне, при каких обстоятельствах я вознамерился бы помогать людям уходить из жизни? – спросил он негромко.

Вспомнилась яркая и злосчастная строчка из дневника Алины: «Я снимаю пальто из глины…».

– Верно, – будто читая ее мысли, проронил он, опустив голову. – Я хранил тайны, неизвестные другим. Все они заперты на десятки замков молчания. Алину, например, растлил собственный отец. Кто знал? Кому стало не всё равно? Алина пришла ко мне. Тогда, наконец, она смогла перестать притворяться, и под ее внешней силой раскрылась чудовищное страдание. Чем плотнее была ее маска на людях, тем мучительнее ей жилось. Сражаясь с желанием умереть, она ломалась, становилась циничной, жестокой, словом, не собой. И часто твердила о жажде всё прекратить, уйти той, какой она себя еще помнит. Видишь ли, я не подталкивал этих девушек к самоубийству Они сделали свой выбор сами, сами высказывали его, а я лишь провожал их, давал советы, подготавливал к мыслям об уходе. Она предупредила, что будет бороться помимо своей воли и вырвала у меня клятву помочь ей уйти любой ценой.

– Есть люди, которые не верят в падения, после которых не поднимаются, – тихо ответила ему Саша. – Я не из них. Но у меня в жизни не было таких падений. Я могла бы вытерпеть гораздо больше. Я просто не вижу в этом смысла и не боюсь смерти. Представляешь, у меня никого нет. Но… мне никто и не нужен. Возможно, я пуста.

– Есть незаживающие шрамы – ты носишь их на своем теле, такова правда, – согласился Влад. – Можно бежать от них, стирая свою личность из пространства, или имитировать смирение, но люди не изменяют сидящим в них демонам. Есть воины, способные бороться. Я не помог бы уйти из жизни существу, твердо нацеленному пройти испытание, оставшись собой.

Саша молчала, глядя в океан. Неожиданно Влад прошептал:

– Послушай, я не могу говорить больше, – он стиснул виски пальцами. – Еще немного, и я сам покончу с собой, чтобы не чувствовать того, что… делаю с тобой.

Он почти выкрикнул это, дернувшись в кресле и пряча от девушки полный отчаяния взгляд.

А потом во тьме, в пять часов утра позади них заревел медведь.

Так сначала подумала Саша, и даже испуганно обернулась, ожидая увидеть зверя, но его не было.

Напомним, по дороге в Самару она запретила себе думать о Винсенте и сделала это в чрезвычайно жесткой манере. Но, услышав, как взревел где-то далеко чей-то двигатель, разнося эхо по всей округе, Саша вспомнила его улыбку и то, как он умолял ее остаться. Да, ей показалось, что это был медведь. Она слышала его рев в лесной чаще и испуганно посмотрела на Винсента, но тот улыбнулся ей. И сказал: «Мы не делаем ему зла, нам незачем его бояться. Спи спокойно, я буду рядом…» И Саша в тот раз действительно уснула, ничего не опасаясь.

Воспоминания о нём так ясно, чётко и с такой живостью в ней вспыхнули, что она растерянно покачнулась, схватившись за голову…

Винсент. Его загадочная и печальная улыбка. Она обещала ему… вернуться, и он сказал, что будет ждать её.

Он ждёт её! Саша осознала внезапно, что не имеет права уйти, пока кто-то её искренне ждёт…

Приходить в себя не было времени. Она была одна, Кристиан еще даже не проснулся, с ней рядом – два типа, намеревающихся убить ее. Но она не может сейчас умереть. Пока есть хотя бы одно живое создание, перед которым она в ответе, Саша не может позволить себе умереть. Если бы хоть одна душа в мире любила ее и тянулась к ней, девушка бы не допустила в себе и мысли о смерти, она бы боролась с этим дьяволом из последних сил.

Может быть, она совсем и не симпатична этому дикарю, с которым ее и по сей час связывает такая невероятная связь. Может быть, он забыл ее или собирался использовать, но, если есть хотя бы малая вероятность того, что ему не всё равно, что произойдет с Сашей, то она не может просто взять и бросить его. Она собиралась его навестить, и она это сделает. Только сначала ей нужно выжить.

Саша, как мы уже говорили, находилась в ситуации безвыходной, а соображать, как Кристиан, принимая решения на ходу, она не умела. Всё, что у нее оставалось – ее храбрость и умение совершать неожиданные для самой себя отчаянные поступки.

В февральскую ночь знаменательного побега из больницы, ее накачали таблетками, по действию напоминающими аминазин или стремительный спуск наковальни на макушку, но Саша исхитрилась вызвать у себя рвоту, что способствовало хоть и скудной, но все же ясности рассудка.

Она помнила, как неслась по обледенелому, пустому шоссе. Истерика стремительно захватывала области самоконтроля, ей каждую секунду мерещилась погоня. На энергии страха она пересекла весьма ощутимую дальность от клиники, почти не замечая ставшие ничтожными холод и разбитость…

Саша никогда не выходила из дома без электрошокера. Она так привыкла таскать его с собой, что постоянно забывала его в своей куртке. Этот подарок Кристиана на сей раз она взяла с собой совершенно случайно, по привычке.

Влад почти никогда не проигрывал, а девушка казалась ему очень легкой добычей. Он знал о ней почти всё. Она искренне сказала ему, что никто не любит ее и ее сердце свободно. Ему в голову не пришло ее обыскивать – ни разу еще существо, которое он пытался убить, не напало на него. Ни разу ему не приходилось толком проигрывать, хотя и попадались ему очень крепкие орешки.

Она развернулась к нему – решительная, злая, неузнаваемая им и, используя эффект неожиданности, всадила полный заряд шокера в отца Влада.

Инвалид смотрел на нее с ужасом, будто не понимая, что она такое. Изменилась даже ее мимика: из хрупкой, тихо говорящей девушки, на него смотрела очень злая фурия.