Книга Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

А на следующий день вернут телевидение и радиовещание, включат старую систему экстренного оповещения населения. Включат только затем, чтобы сказать:

— Из-за нападения кибертеррористов для безопасности граждан было принято решение об отключении интернет— и телефонной коммуникации. В срочном порядке готовится законопроект о полном доступе к Искусственному Интеллекту непосредственно и лично для Главы Единого Государства, а также министров внутренних дел, и об обязательном чипировании нового типа для каждого гражданина. Голосование состоится 20 ноября. Единое Государство поднимется на новую ступень развития и станет самым безопасным государством в мире. Мы за стабильное будущее в благоразумном обществе!

— Алис.... — медленно проговорил Лёха, поднимаясь и подходя поближе к окну. — Знаешь, я теперь не против и гранотомёта...

Алиса сжалась на диване, заламывая руки. Механическая речь эхом кошмара отдавалась в ушах.

Вчера никто толком ничего не понял, когда связь внезапно перестала ловить, а интернет отказывался работать. У Лёхи закрадывались отдельные подозрения, поскольку новость про "доску позора" он увидеть ещё успел, а теперь всё встало на свои места.

— Это месть. — проронил Доктор, вертя в руках кулон в виде человеческого черепа. — Я даже не удивлён. Что ей, что реакцией властей. Крысы, блять.

Герасим ему толком не рассказывал, но изредка жаловался, что Изи никак не забросит общение с бывшими компаньонами. Говорил — для неё это опасно, потому что они живут за пределами Единого Государства и если перехватят сигнал, то без вопросов отправят на стул.

— Какое, нахуй, голосование? — шёпотом спросила Каста, поднимая на Лёху испуганный взгляд. — Они серьёзно? Они считают что после ЭТОГО кто-то пойдёт голосовать?!

— Вот именно. И результаты будет нарисовать проще в таких условиях. — Алексей продолжал вглядываться в пустые улицы сквозь лёгкую занавеску.

— Впервые надеялась, что поехала крышей, — зашла в комнату Таша, подсаживаясь поближе к подруге. Та тут же сгребла её в охапку беспокойных объятий. — И что это просто голоса.

— Да шиза это уже! — процедил Алексей. — Только не у нас, а у этих... представителей...

И стиснул зубы, даже не находя слов. Он уже не считал высокие кресла властью, представителями чего-то, депутатами или ещё кем-то. Даже людьми не считал — просто существами, у которые вместо мозгов — не весть откуда взявшиеся инстинкты.

Ворон, вынужденный по обстоятельствам теперь существовать с остальными под одной крышей, выполз из кухни, куда забрался побыть в одиночестве, с недовольным прищуром и желанием провести контратаку.

— Если кто-то пойдёт голосовать — их надо отговорить, — заявил зло. — Если не пойдёт никто, или пойдёт голосовать против — станет очевиднее подстава. Без интернета камеры работать будут с перебоями, если вообще будут, и пусть с одной стороны мы лишились способа распространения информации, с другой — получили относительную свободу действий. И когда, если не в такое время, людям нужна надежда? — смотрел Ворон, конечно, на Лёху.

— Я этой надеждой уже по горло сыт, — резко обернулся Алексей. — Связь они забрали только у гражданских, так что перебоев у себя иметь не должны. Всё работает как обычно. Систему эту ввели десять лет назад, проходили в институте, да и раньше знал...

— Не явка на выборы — тоже самое, что за. Так им будет проще рисовать голоса, так что, надеюсь у людей хватит мозгов поставить галочку против. Если она там вообще есть. — вставил Доктор. — Как ты эту надежду предлагаешь распространять? Листовками? Орать на улицах в рупор? На улицах усиленное патрулирование, иногда людей просто так хватают. Я до магазина сходил — спасибо, больше не хочу. И тебе запрещаю в ближайшие дни. Вернее не так — тебе с Лехой, тем более.

Ворон злился. Было ясно видно в глубине чёрных глаз. Он не умел ждать, не хотел прятаться, не хотел надеяться на людское благоразумие — сейчас стошнит от этого слова. На Дока посмотрел, как на предателя, но развернулся и молча ушёл обратно.

Должны быть лазейки. Так его учил отец — любое действие лучше бездействия. Всегда есть дополнительные факторы, узнав которые, можно получить больше, чем имеешь. Но вместо поиска — требование сидеть на жопе ровно. Что, Марципан и Меланхолия хуже Таши? Ради них уже никто ни на что не готов?

Вопрос застрял в горле невысказанным немым бешенством. Сейчас Ворон подчинился, но понимал — надолго его не хватит.

А дело было, на самом деле, не в том, что девчонки хуже Таши. И не в том, что ни них забили — с ума сходили от беспокойства. Просто во всей канители было настолько сложно сохранять благоразумие и достоинство, что Доктор предпочёл затаится и переждать. Всё ждал и ждал, пока внутренняя буря уляжется, а вопли перестанут бить по ушам напополам с безумным хохотом.

Их нужно было искать — бесспорно. Вот только как и где — не понятно. Если их поймали на площади или потом, во дворах — затея заведомо проигрышная. Версия с тем, что Мел с Марц отсиживаются, таяла на глазах. Уж за сутки они должны были добраться, обозначить себя. Если не как-будто отстранённая вечно Меланхолия, то Марципан уж точно. Могли позвонить, бросить которое "Нормально", но не звонили. Как будто исчезли.

С Ташей тогда был чёткий порядок действий. Придать огласке, распространить, притащить к зданию суда, а затем ждать, кусать губы, оставлять ожоги на руках и надеяться, что всё не зря.

Сейчас нужно было просто ждать. Опять.

Ни одного Ворона это бесило. Пернатый понятия не имел, что творилось с Доктором, как он старался не исчезнуть, отправившись к Шишкину и не взять у него первый попавшийся заказ. Доставить боль кому-нибудь, хотя бы часть, маленькую и незаметную. На своих не сорвётся — хорошо себя выдрессировал, мог нарычать, глухим голосом попросив сквозь зубы "Отъебись", но на этом оборвать и удержать Зверя на цепи.

Сидел, шептал себе под нос какие-то проклятия, в этот самый череп, поднося его близко к губам и никак не мог заставить себя оторваться от этого занятия.

Два дня — как одно мгновение, растянувшееся в вечность. Они толком не разговаривали друг с другом, боясь одного и того же — сорваться. Пожалуй, Таше в этом было хуже всего. Таша не злилась, а просто грустно смотрела на холодные стены квартиры, то докапывалась до тепла Алисы, то забиралась в ванну и сидела там и по два, и по три часа, глядя перед собой. Иногда терялась, принималась сжимать пальцы и тут же наружу просились слёзы — Таша жмурилась, судорожно дышала.

Атмосфера, повисшая в родной, такой уютной некогда квартире, служила контрольным выстрелом в лоб. Как живая Таша себя уже ощущать перестала, а на оставшийся на полке в гостиной ноутбук даже не могла смотреть. Потом Лёха убрал его с глаз долой в ящик.

По ночам — тишина. Днём — тишина. Редкие, еле слышные разговоры, ни к чему не приводящие. Таша кожей чувствовала отчаяние, оседающее на худые плечи и под конец, даже не трогала Алису — на вечно-сильную было смотреть ещё больнее, чем на пустующие полоски связи в углу экрана телефона.