Книга Время игры - Василий Звягинцев

Только я хотел сообщить, что именно думаю по поводу столь неожиданной смены сюжета, как она извлекла из-под подушки свой пресловутый золотой «портсигар», поставила его на тумбочку, откинув крышку. Неуловимым движением поднесла палец к губам. Потом почти упала на меня сверху и тут же отстранилась, накинула на себя одеяло.

— Вот теперь все. Нужное слово сказано, а теперь на все их системы слежения пойдет долгая-долгая запись наших любовных утех. Пусть дозорные ребята балдеют и мастурбируют перед экранами.

— Зачем? — не сразу понял я.

— А чтобы они, во-первых, сообразили, что кое до чего мы добрались, исследуя их мир, а во-вторых, что нам на их тайны в значительной мере наплевать. Нам больше нравится любить друг друга, чем вникать в их проблемы. Очередной ход — за Георгием Михайловичем. А теперь послушай…

Ирина, изучив и сопоставив официальные учебники истории, газетные материалы, протоколы заседаний Верховного Совета России и Организации Объединенных Наций, статистические справочники, еще кое-какие документы открытого и закрытого пользования за ближайшие тридцать лет, пришла к выводу, что здесь имеет место очередной артефакт.

Не сходилось очень многое.

К примеру, дебаты представителей всевозможных партий в здешнем парламенте, по традиции называемом Советом, и принимаемые ими решения имели очень мало отношения к реальной политике государства.

То же самое можно было сказать об очень многих сферах здешней жизни. Она развивалась как бы по двум линиям, не пересекающимся и не слишком далеко расходящимся.

Ирина работала очень профессионально и сумела заметить еще одну важную закономерность. Очень часто решения правительства принимались как бы «вдогонку», задним числом оформляя уже случившиеся явления и процессы в экономике и общественной жизни.

Это может показаться смешным, но за несколько десятилетий этого никто как бы и не заметил. А может быть, и замечали, только не говорили вслух.

Картина вырисовывалась интересная.

Вот так вот. Десять парламентов законно избирались, обсуждали и принимали законы, действовали непримиримая и конструктивная оппозиции, а при сделанном со стороны беспристрастном анализе выходило, что никакого отношения к реальной жизни страны это не имело.

Хитрость была в чем? Жизненный уровень населения постоянно повышался, внешняя политика тоже всех удовлетворяла, и постепенно люди привыкли вообще не анализировать и не соотносить деятельность законодательной и исполнительной власти с повседневной жизнью.

Нам это понять трудно. Наша жизнь вся состояла из политики, советской или антисоветской — второй вопрос.

Но если вообразить, что трудно, будто бы я после окончания института начал сразу получать не сто двадцать рублей, а пять тысяч, то и мне стало бы совсем неинтересно думать о посторонних проблемах.

Но это почти шутка. Касающаяся моего прошлого.

Здешнее же…

Каким образом происходящего не замечали те, кого это прямо касалось, лидеры оппозиций, например?

Не замечали или предпочитали не замечать?

Прямо даже смешно.

Неужели достаточно прийти из чужого мира, взглянуть свежим взглядом, чтобы за неделю разгадать страшную тайну?

…Ответный ход не заставил себя ждать. Через четыре часа Георгий Михайлович деликатно, через секретаря осведомился, не сможет ли принять его для приватной беседы господин Ньюмен.

Отчего же и нет?

Я предложил Ирине пойти прогуляться по городу, а если что, немедленно переместиться к Сашке на яхту, а уже там вести себя по обстановке, но она отказалась.

— Я лучше посижу в соседней комнате с блок-универсалом (который при нужде может работать как эффективный парализатор). Но тебя одного не оставлю…

— Брось, не стоит. Против любой, исходящей от людей опасности я оборонюсь и сам, а если другая…

Переубедить я ее все равно не смог, и диспозиция осталась прежней: я в гостевом холле перед камином, с бокалом сильно разведенного лимонным соком джина в руке, Ирина за дверью, готовая кинуться в битву для защиты своего мужа и своего положения в окрестных мирах, и вошедший широким шагом, с улыбкой на ближайшие 16 зубов господин Суздалев.

Поставленная защита продолжала действовать, но теперь несколько по-другому. По принципу растянутого настоящего. Вся аудио- и видеоинформация поступает на станции слежения без искажений, но с запозданием в две-три минуты. В случае чего такая фора может нам весьма пригодиться.

Георгий Михайлович сел в кресло напротив меня, попросил угостить его чаем.

— А где ваша хозяйка? Хотел бы засвидетельствовать…

— Она не очень хорошо себя чувствует и приносит свои извинения.

— Жаль, жаль. Передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления. Но перейдем к делу. Прошло уже больше недели ваших трудов. Удалось выяснить что-нибудь интересное?

Только что я готовился продолжать плетение словесно-дипломатических кружев вокруг да около темы и вдруг решил сыграть в открытую.

А чего тянуть, действительно? Это имело бы смысл только в одном случае — если бы нам угрожала смертельная опасность и я просто старался оттянуть неизбежное. Умри ты сегодня, а я завтра…

Только с чего начать?

А, проще всего с самого начала.

— Я не знаю, какую именно информацию вам дал на меня мистер Кейси, вряд ли до конца правдивую. (От Шульгина я знал, что Кейси ничего не говорил людям Суздалева о нашем «потустороннем» происхождении.) Но это не так существенно. Главное — в состоянии ли вы поверить в то, что я вам скажу…

— Постараюсь, — коротко ответил Г. М.

Думаю, если даже ему регулярно передавали все материалы прослушек, составить по нашим с Ириной разговорам представление об истинном положении дел было затруднительно.

Недоумений могло быть много, но свести их в цельную картину… Тут нужно гениальное озарение плюс способность поверить в невероятное.

Как выяснилось, такая способность у Суздалева была. Да и странно, если бы нет. Для той должности, которую он, по моим предположениям, занимал, богатое воображение — непременное условие профпригодности.

Выслушав мое признание, он несколько минут сидел с каменным лицом, не задав ни одного вопроса.

Потом вздохнул, потянулся за универсальным средством нормализации сложных ситуаций — сигаретой.

— Исходную посылку я принять могу. Революционный слом обыденного существования непременно порождает новое качество. Но поверить в то, что при этом остается существовать и отвергнутый вариант истории, — сложно.

— Мне также сложно осознать это разумом. Как и бесконечность Вселенной во времени и пространстве. Разница лишь в одном. Для вас данная идея — не осязаемый чувствами звук, для меня — объективная реальность, данная нам в ощущениях…