Книга Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова - Владимир Хрусталев

– Это я, отец, – сказал он спустя несколько секунд, – я хотел сообщить тебе…

Он запнулся и всучил мне трубку, беспомощно махнул рукой и вышел из комнаты.

– Алло, – услышала я тихий, спокойный голос отца.

– Это я, Мария, – ответила я, дрожа всем телом.

– А, это ты. Я не знал, что ты уже приехала из Пскова. Когда приедешь к нам?

– Папа, здесь всё… не очень хорошо складывается, – произнесла я, не зная, как начать, и глотая душившие меня слезы.

– Что случилось? – спросил он, и теперь в его голосе слышалась тревога. – Дмитрий…

– Да, папа…

– Скажи мне, что произошло…

– Генерал Максимович только что передал ему приказ императора. Дмитрия высылают на персидский фронт. Он должен уехать сегодня вечером в сопровождении адъютанта. В пути он не должен ни с кем встречаться или писать письма.

Слезы мешали мне говорить. Трубка молчала.

– Алло…

– Да, я здесь, – произнес изменившимся голосом отец. – Спроси Дмитрия, хочет ли он, чтобы я приехал, я могу немедленно выехать на машине…

Я повернулась к Дмитрию, который уже вернулся, и повторила вопрос отца.

– Нет, нет! Не нужно. Я не хочу его волновать. Мне будет слишком тяжело с ним прощаться. Я и так причинил ему много горя.

– Папа, Дмитрий не хочет тебя беспокоить, он просит…

Дмитрий взял у меня трубку.

– Отец, умоляю тебя, не приезжай. Я доставил тебе столько хлопот и беспокойства.

Отец неважно себя чувствовал. Мы оба знали, что он тяжело переживает события последних дней. Дмитрий не мог больше говорить. Он снова передал трубку мне.

– Завтра, как только сможешь, приезжай к нам, слышишь?

– Хорошо, приеду, – ответила я.

Потом Дмитрий сказал еще несколько слов и повесил трубку. Это был их последний разговор; больше они никогда не виделись.

Мы вернулись в гостиную. Известие о высылке Дмитрия и Юсупова распространилось с небывалой скоростью. Телефон не умолкал, многие приходили лично, чтобы получить точные сведения. Но Дмитрий хотел видеть только самых близких, и Лейминг согласился взять на себя остальных.

Приходили офицеры, которые предлагали спрятать Дмитрия в городе; другие предлагали начать восстание от его имени.

Все эти предложения он выслушивал с глубоким волнением и горечью, умоляя своих особо рьяных защитников не осложнять ситуацию. Он говорил им, что выполнит приказ императора со смирением и покорностью. Вступая в заговор против Распутина, он хотел лишь одного – защитить престол и сейчас не собирается менять свое отношение.

Чуть позже Дмитрию передали, что его хочет видеть граф Кутайсов, адъютант императора, которому поручили сопровождать Дмитрия на Кавказ. Вошел чрезвычайно взволнованный граф. Он был расстроен и возмущен порученным заданием, считая себя тюремщиком, и даже не пытался скрывать свои чувства перед Дмитрием, которому в итоге пришлось его успокаивать.

В довершение картины позвольте мне добавить одну деталь, однополчане Кутайсова с таким презрением отнеслись к возложенному на него поручению, что после его возвращения с персидского фронта хотели выгнать графа из полка, и лишь с огромным трудом удалось убедить их этого не делать. По сути, такое отношение было сродни бунту, но в то время все вышло из-под контроля, и поэтому эти разговоры никого не удивили.

Около шести вечера объявили о приходе шефа полиции. Он сообщил Дмитрию, что все готово к его отъезду. Специальный поезд отходит с Николаевского вокзала в полночь. Дмитрий поедет в сопровождении Кутайсова и Лейминга, который испросил особого разрешения.

Юсупов уезжал раньше под охраной одного из офицеров Пажеского корпуса.

После отъезда шефа полиции Дмитрий стал собираться. Я осталась одна, в полной растерянности и недоумении. Старое прочное здание, на котором мы строили свои жизни, из которого мы смотрели на мир и думали, что знаем его, – весь смысл нашего существования – рухнуло. Что привело нас к хаосу? Кто выпустил эти темные тайные силы разрушения? Где справедливость? Как нужно было поступить? На чьей стороне правда – на стороне Дмитрия или Царского Села, где правит в одиночестве неуравновешенная женщина?

Я не смогла найти ответы на эти вопросы. Но мне хотелось иметь веру в будущее. Склоняя голову перед поспешным поступком брата, я хотела верить, что его страшная жертва была ненапрасной.

Забыв о себе, он встал между народом и императорской четой; он пытался спасти своих правителей вопреки их воле. Смогут ли они когда-нибудь это понять?

Мои мысли перенеслись в Царское Село. Я представила императрицу, склонившуюся над кроватью внезапно заболевшего сына. Распутин без конца твердил: “Пока жив я, жив и царевич”. Что могла она чувствовать по отношению к тем, кто отнял у нее единственный источник надежды? И, несмотря на то, что сейчас я испытывала к ней неприязнь, мое сердце понимало ее страдания.

Мысли перескакивали с одного на другое. На меня нахлынули патриотические чувства, по-юношески легкомысленные, недальновидные. Нужно положить конец тому, что происходит в России, тому, что ведет страну к разрушению, изжившему себя режиму.

Но как же Дмитрий? Какие доводы заставили отправить его на персидский фронт? Сколько продлится его ссылка? Кто защитит его от мести распутинских приспешников?

Собрав вещи, Дмитрий вернулся, и мы в сотый раз взвесили и обсудили обстоятельства его отъезда. Судя по всему, единственным человеком, который мог повлиять на императора, была его мать. Другие члены семьи исчерпали все средства убеждения. Мы решили, что я проведу пару дней в Царском Селе, а потом поеду в Киев, где в то время жила вдовствующая императрица Мария Федоровна, руководя работой Красного Креста. По дороге заеду в Москву к тете Элле.

Я страстно желала продолжить начатое Дмитрием дело и чувствовала, что ему будет легче переносить изгнание, если он будет знать, что кто-то защищает его интересы.

За обедом мы старались говорить на другие темы и не задерживаться на терзавших нас мыслях. После обеда за Юсуповым приехал молодой капитан, преподаватель Пажеского корпуса, чтобы сопроводить его на вокзал. Мы все вышли в холл, чтобы попрощаться. Капитан ждал на площадке, явно чувствуя себя неловко.

Феликс надел свою серую солдатскую шинель и попрощался с нами. Феликс спустился по лестнице в сопровождении капитана, и входная дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ним.

Мы вернулись в комнату. Дмитрий стал перебирать бумаги в ящиках своего стола. Он достал несколько больших фотографий очень красивой женщины и задумчиво рассматривал их, выбирая, которую из них взять с собой; но все они были слишком большими, и он, вздохнув, положил их обратно в ящик. Его руки машинально прикасались к знакомым с детства предметам. Наконец, его взгляд остановился на акварельном портрете нашей матери в кожаной рамке. Потом он встал и медленно обошел комнату. Я молча следила за его движениями и направлением его мыслей. Мы оба понимали, что он никогда больше не увидит этих вещей.