Книга Мое самодержавное правление - Николай I

Тайна поездки в Вену не была поверена никому, кроме меня, и лишь накануне уже вечером я послал вперед фельдъегеря заказывать лошадей на мое имя. Только поутру, в день отъезда, было сообщено о нашем плане Татищеву, и он вручил мне ключи от венского своего кабинета, так как государь намеревался остановиться в посольском доме.

Князь Лихтенштейн, готовившийся садиться в коляску, чтобы следовать за нами в Силезию, узнал о перемене маршрута, к крайнему своему изумлению, только в самую минуту отъезда. Все были в восторге от этой любезной внимательности государя.

Благодаря огромным тринкгельдам, которыми я щедро наделял почтальонов, и рвению князя Лихтенштейна, всеми средствами старавшегося оживить хладнокровную флегму почтосодержателей, которым еще никогда не приходилось видеть таких спешных путешественников, мы мчались с обычною нашею быстротою и в дороге немало тешились строгим инкогнито государя, ехавшего в качестве моего адъютанта.

Я принимал возможно серьезный вид и по временам делал молодым офицерам моей свиты выговоры за их шум и громкий смех, а на одной станции, пригласив отужинать с собою почтосодержателя, мы очень забавлялись его кислым расположением духа.

Переезд был совершен всего в одни сутки – неслыханная скорость для этого края, где ни почтальоны, ни их лошади, ни сами проезжие никогда не торопятся.

Подъезжая к Вене, государь взял к себе в коляску князя Лихтенштейна, а я сел с молодым адъютантом последнего, и мы поехали, моя коляска впереди, прямо к посольскому дому, не обратив на себя внимания прохожих, кроме нескольких только лиц, узнавших меня и казавшихся удивленными моему внезапному появлению.

Ворота дома были заперты, и, когда я выскочил из коляски, швейцар при виде русского генерала, за которым следовал еще другой экипаж, так сильно раззвонился, что слуги и чиновники сбежались со всех сторон, как бы по набату. Один из лакеев узнал меня и повел по парадной лестнице, не замечая, кто идет за мною, а когда я спросил, где кабинет посла, и показал ключ от него, то и этот лакей и все прочие посмотрели на меня с удивлением.

Тут государь, шедший позади меня, обратился с вопросом к другому лакею, родом русскому, не видывал ли он когда-нибудь его фигуры на петербургских улицах, и этот вопрос поразил всех, точно электрический удар. Я едва успел велеть затворить снова ворота и никого не впускать, как вся улица была полна народом.

Вслед за тем, только что заложили посольский экипаж, государь, переодевшись, поехал в Шенбрунн к императрице-матери. Весть о его приезде разнеслась по городу с быстротою молнии, и мне вскоре принесли записку от княгини Меттерних, упрашивавшей меня приехать к ней; между тем мои комнаты наполнились чиновниками посольства и лицами, присланными от разных властей столицы, чтобы удостовериться в справедливости этой вести.

Князь Эстергази, австрийский посол при Английском дворе, только за день перед тем видевший государя в Праге и уверенный, что он теперь в Силезии, приехав в Вену через три часа после нас, был поражен общим движением на улицах и, не давая никакой веры известию, которым встретили его домашние, поспешил тотчас в наш посольский дом, где мы вместе с ним похохотали над его изумлением.

Княгиня Меттерних бросилась мне на шею, когда я объявил ей, что государь после обеденного стола у императрицы приедет лично вручить ей письмо от князя.

Любезная внимательность, оказанная государем через приезд его в Вену вдове императора Франца, о котором память была еще так жива в этой столице, расположила к нему всех, от членов императорского дома и до самых низших сословий. Дамы толпами стояли на лестнице и в сенях посольского дома, чтобы взглянуть на Николая; на улицах народ бежал за его каретою.

В следующее утро государь, во фраке, прохаживался с князем Лихтенштейном[342] по городу, зашел по дороге в несколько магазинов и накупил там подарков для августейшей своей супруги; потом, по возвращении домой, он поехал, с князем же, в простой извозчичьей карете в монастырь, где покоится прах императора Франца.

Двери в склеп им отворил монах, который был свидетелем трогательного благоговения, выразившегося на лице государя в минуту, когда он приблизился к заветной гробнице. Это поклонение останкам монарха, обожаемого австрийцами, еще более увеличило энтузиазм венских жителей к императору Николаю, а везший его извозчик сделался предметом общего любопытства и множества эстампов, появившихся в магазинах.

Княгиня Меттерних, осчастливленная приемом у себя государя, умоляла меня убедить его повторить еще раз свой визит к ней вечером. Опасаясь, может быть, остаться наедине с прелестнейшею женщиной, самым обворожительным образом предававшеюся увлечению своей радости, государь взял с собою меня; но оказалось, что и она, движимая, вероятно, тем же страхом уединенной беседы с красивейшим мужчиною в Европе, вооружилась против него присутствием двух замужних своих падчериц.

Свидание было чрезвычайно любезно с обеих сторон, но несколько принужденно.

Тотчас после нашего приезда отправили курьера за эрцгерцогом палатином[343]. Он на другой день приехал к августейшему своему шурину, которого видел только однажды в Петербурге, и то двухлетним ребенком, в то время, когда сочетался браком с великою княжною Александрою Павловною[344].

Венские сановники домогались чести быть представленными нашему императору, и войска также непременно желали явиться перед ним; но мне уже вперед дано было приказание отклонить все подобные просьбы, объявляя, что государь приехал только засвидетельствовать свое почтение императрице и на следующий день должен ехать.

Изъятие было сделано только для чиновников нашего посольства и еще для некоторых русских, находившихся в ту минуту в Вене. Государь был с визитом у графини Чернышевой[345], жены нашего военного министра, от которой послал курьера передать ее мужу в России весть о появлении своем в столице Австрии.

После обеда мы отправились обратно тем же путем. Почтосодержатели и почтальоны, зная в этот раз, с кем имеют дело, принимали нас везде с радостными лицами, смеясь сами над мистификацией, в которую были введены. Ровно через сутки государя уже встречали в Праге супруга Фердинанда и даже сам он изъявлениями живейшей благодарности за посещение их столицы; я, с моей стороны, занялся сборами к нашему отъезду, назначенному в тот же вечер.