Книга Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге - Юрий Жук

В 1912 году получил звание приват-доцента по кафедре Госпитальной Хирургии. В Октябре того же года был командирован в Спалу (Царство Польское) на помощь к профессору Фёдорову, Боткину, Острогорскому, Раухфусу, которые были вызваны для лечения захворавшего припадками кровоточивости б. Наследника Алексея Романова. Ввиду того, что Алексей хворал тяжёлой формой кровоточивости, требующей постоянного надзора хирурга, я был оставлен и прикомандирован к нему вплоть до 1917 года, оставаясь в то же время в штате Академии. С начала Империалистической войны и до Августа 1917 года я в то же время заведовал Лазаретом для раненых, открытым в Большом Царскосельском Дворце, состоял консультантом других лазаретов Царского Села, время от времени выезжал в Ставку в Могилёв для замены проф. [ессора] Фёдорова, уезжавшего в Ленинград для чтения лекций. В Августе 1917 года я был командирован Главным Санитарным Управлением (возглавляемым проф. [ессором] Бурденко, ныне заслуж. [енным] деятелем науки и проф. [ессором] 1-го Московского Мединститута) в Тобольск в качестве врача Отряда особого назначения. Помимо обязанностей врача отряда, безвозмездно нёс обязанности врача-хирурга Общины Красного Креста в Тобольске. В Мае 1918 года сопровождал из Тобольска в Екатеринбург б. Наследника и его сестёр, согласно приказа нач. [альника] отряда Красных войск тов. Хохрякова и Яковлева. По прибытии в Свердловск (Екатеринбург. – Ю. Ж.), Алексей и его сёстры были помещены вместе с отцом и матерью в Доме особого назначения, вся прислуга б. Царя, за исключением нескольких лиц, были отправлены назад в Тобольск, а мне было объявлено, что я совершенно свободен и могу собой располагать, как хочу. Я пожелал остаться в Свердловске. Для оформления этого я обратился к тов. Белобородову, председателю Уральского Совета, который и сделал на моём паспорте надпись о том, что мне разрешается проживание в Свердловске (в Перми этот паспорт был обменен на паспорт, выданный мне Пермской Губмилицией).

На следующий день, согласно ходатайству тов. Авдеева, коменданта дома Особого назначения, мне было разрешено посещать больного Алексея в доме Особого назначения, и на этот предмет мне был выдан специальный мандат, в котором было сказано, что могу посещать Алексея с разрешения каждый раз и в присутствии коменданта тов. Авдеева. Посещал я Алексея раза 2 в неделю, причём каждый раз тов. Авдеев вводил меня к нему и провожал обратно, не говоря уже о том, что он присутствовал во время моих визитов, не разрешая никаких передач и никаких разговоров, кроме чисто врачебных. Помимо тов. Авдеева в доме Особого назначения дежурили комиссары от заводов, в присутствии которых я приходил, уходил, вёл переговоры с Авдеевым и консультировал с д-[окто]ром Е. С. Боткиным, находившемся в заключении в том же доме. Рецепты писались в комнате тов. Авдеева и передавались последнему. Из вышеизложенного ясно само собой, что не могло быть и речи о приватных разговорах с членами б. Царской Семьи или же кем-либо из заключённых и о передаче им или получении от них писем и записок. Нарушение строгих правил, о которых я был поставлен в известность, грозило смертью и я, имея на руках жену, мать и ребёнка, не смог и думать, да и не желал нарушать приказа и я с большим удивлением прочитал в произведении П. Быкова, напечатавшего в «Красном Урале» о том, что я в Екатеринбурге познакомился с генералом Сидоровым и от него передавал письма б. Царской Семье. Что касается Сидорова, то ко мне действительно явился крестьянин (или человек, одетый под крестьянина), назвавший себя Ив. Ив. Сидоровым, который узнав от меня о том, что Алексей болен и что он нуждается в усиленном питании, взялся организовать доставку молока и прочих пищевых продуктов в Дом особого назначения, что он и выполнил, но на этом наше знакомство с ним и кончилось, и лишь много позднее от сестры милосердия < неразб.> лазарета, в котором я < неразб.> в Екатеринбурге, я узнал, что Сидоров не обыватель, а генерал. Недели за 3 до расстрела б. Царя тов. Авдеев был заменён другим, а мой мандат таким образом потерял силу. Я продолжал жить и работать в Свердловске совершенно спокойно, никем не тревожимый. Работал я в Военном местном лазарете, который обслуживал части расквартированной в Свердловске и его окрестностях Красной Армии. Принят я был на службу, согласно распоряжению тов. Голощёкина, Военного комиссара Уральской области. Я был принят на должность старшего ординатора-хирурга, взамен ушедшего доктора Н. А. Синакевича (он ныне профессор Иркутского Мединститута). В случае необходимости он мог бы осветить мою деятельность в Свердловске за этот период времени и за период занятия Свердловска войсками Чехов. Он мог бы подтвердить, что слухи о моём аресте в связи с Сидоровым (см. выше) – это миф и литературная фальсификация. О моей работе за этот период времени могли бы дать сведения доктор Одинцов и проф. [ессор] Шамарин; оба они живут в Свердловске и пользуются там вполне заслуженным уважением и известностью. После эвакуации Свердловска частями Красной Армии лазарет, в котором я работал, был оставлен со всем имуществом и персоналом. Через несколько дней чехи нас из лазарета выгнали, буквально выгнали, и мы открыли лазарет для раненых в здании б. мужской гимназии. Я был мобилизован белыми и продолжал работать в качестве хирурга, наотрез отказавшись от предложения быть главным врачом гарнизона. Работал я в Свердловске до эвакуации его белыми. Белые нас эвакуировали в Томск. Попал я в Томск осенью 1919 года. Госпиталь был развёрнут в здании Городского Театра, и в ряде других зданий число коек достигало 1200 (т. н. 10-й госпиталь). Главный врач В. К. Шамарин вскоре захворал сыпным тифом. Захворали тифом почти все врачи и почти все сёстры. Тиф пощадил меня и ещё одного врача, и нам двоим пришлось нести на своих плечах и лечение, и административное дело: мне исполнять обязанности главврача, а ему (его фамилию не помню) – обязанности хирурга. Мою деятельность за этот период мог бы осветить врач Берман Михаил Соломонович, ныне член партии и глава военного госпиталя в Н. Сибирске. Я забыл отметить, что мою деятельность в Тобольске мог бы осветить доктор Варнаков и ныне там живущий, член партии, а в моё время председатель совета Рабочих и Крестьянских депутатов. В Томске я, кроме того, читал лекции студентам 5-го курса по урологии и был избран приват-доцентом Томского Университета. После того, как 10-й госпиталь был расформирован, я был переведён в госпиталь № 3. В Томск белыми были переведены Казанский и Пермский У-[ниверсите]ты. После занятия Томска частями Красной Армии, указанные выше У-[ниверсите]ты были реэвакуированы, а том числе и я с семьёй (я был избран профессором Пермского Университета в 1919 году в Мае месяце, удостоверение у меня на руках). Согласно Удостоверения, выданного мне Коллегией по Управлению Высш. [ими] Уч. [ебными] Зав. [едениями] г. Томска от 17 Августа 1920 г., я отправляюсь в г. Пермь (Сентябрь 25, 1920, № 2463). Соответствующее распоряжение, согласно телеграммы Нач[альника] Сан[итарного] Окр[уга] Вос[точной] Сиб[ири] дал на мой счёт и Сводно-хирургический Лазарет № 3 27 Сентября 1920 года (за № 5458) и начальник Эвакуационного пункта г. Томска (за № 1435). Прибыл я с семьёй в Пермь к месту постоянной службы в Ноябре 1920 г. и я тотчас же приступил к организации клиники для целей лечения и образования, т. к. Факультет поручил мне вести Факультетскую Хирургическую и (временно) < неразб.> Хирургическую Клинику. В Октябре 1923 года я переехал из Перми в Екатеринослав (ныне Днепропетровск). Мою деятельность в Перми может охарактеризовать та телеграмма, которую я получил в [19]25 году, в день 5-летия основания и открытия клиник Пермского Государственного Ун-[иверсите]та, ныне Мединститута. Телеграмма гласит: «Президиум торжественного заседания в день пятилетия факультетской хирургической клиники приветствует Вас как первого директора-основателя. Шлёт горячие пожелания плодотворной деятельности». В Перми жилось нелегко, но нашлись и средства, и люди, и удалось создать клиники, которыми могли бы гордиться и столичные города. Переехал я в Днепропетровск, т. к. желал дать образование своему сыну в Горном Институте, но, кроме того, и моё здо-ровье, и здоровье жены требовали более южного климата и более спокойной обстановки. В Днепропетровске мне были обещаны и клиника вполне оборудованная, и квартира, но ни того ни другого не оказалось. Квартиру пришлось ждать несколько месяцев, а для клиники мне отвели хирургическое отделение в больнице завода Петровского на другом конце города (от моей квартиры 7 километров). Ездил я в клинику ежедневно, а в иные дни и по два раза в день. С 35 коек хирургическое отделение было доведено до 50 и наконец до 85. Через 3 года больница оказалась тесной и её надстроили, доведя количество хирургических коек до 120. В Декабре 1930 года (28/XII) я был арестован органами ГПУ. Мне было предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной организации и в Августе [19]31 года я был приговорён Суд[ебной] Тройкой Харьковского ГПУ к пяти годам лишения свободы без поражения и без высылки. 3 Сентября я через Харьков был переведён на Днепрострой в 5-ю Стройколонию, где работал в качестве врача вплоть до 28 Июля [19]33 года. 28 июля я был освобождён Секретариатом ВЦИКа, постановившего считать мой приговор условным с 3-летним испытательным сроком. Работая в колонии в качестве соматического и санитарного врача, я неоднократно премировался; Администрация колонии 3 раза возбуждала ходатайство о моём досрочном освобождении. И она и М.С.У. Днепростроя выдали мне удостоверения, характеризующие мою деятельность с самой наилучшей стороны. Получив возможность располагать собой, я тотчас же по освобождении обратился к нач. М.С.У. тов. Славину с заявлением, что предоставляю себя в его распоряжение и, если я ему нужен, я охотно постараюсь быть полезным здесь на стройке, как я был полезен там, где я раньше работал. Я был приглашён на должность консультанта-хирурга Соматической больницы и 3-х поликлиник (10, 14 и 7).