Книга Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов

Писатели не верили в его вину. И тогда Сталин в ответ на запрос Фадеева, последовавший недели через две-три после ареста Кольцова и выражавший сомнение в его виновности, ознакомил Фадеева с «документами», в которых было написано и о связях с троцкистами и еще Бог знает что.

«Документы» могли пригодиться на всякий случай.

Масса же ничего не знала об этом. Читатель книги «Буревестник» вполне мог подумать в 1938 году и позже, что Кольцов снова отправился в ту же Испанию или решил заглянуть еще в какую-нибудь «нору». И никому в голову не могло прийти, что теперь ему действительно уготована «нора», из которой не суждено выбраться никогда.

А книга осталась. Она «работала».

Люди читали и негодовали. На митингах и собраниях восклицали: позор врагам народа!

Смерть убийцам великого пролетарского писателя! Если враг не сдается — его уничтожают!

Да здравствует великий вождь и учитель товарищ Сталин!

Все в том же 1938 году в идейной жизни страны произошло выдающееся событие. Вышла книга, которая получила в народе наименование — «Краткий курс», но полностью называлась так: «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Под редакцией комиссии ЦК ВКП(б)». Книга была призвана окончательно закрепить в массах представление о том, что решающую роль в борьбе за построение социалистического государства играл он, Сталин. Многие знали, а потом этот слух получил широчайшее хождение, что не только редактором, но во многом и автором ее является Сталин.

Смерти Горького вождь придавал такое большое значение, что счел необходимым даже в этом обобщающем труде обозначить ее в качестве одного из главнейших преступлений банды «бухаринско-троцкистских шпионов, вредителей, изменников Родины». Это событие было поставлено в один ряд с заговором против советской власти в первые дни октября, срывом Брестского мира, злодейским выстрелом в Ленина, убийством Кирова…

Вполне естественно, что так называемые «московские процессы» 1936–1938 годов получили широкий международный резонанс и нанесли непоправимый ущерб Советскому Союзу в глазах мирового общественного мнения. Уже параллельно первому, 1936 года, процессу против Каменева и Зиновьева сторонниками Троцкого был организован контрпроцесс, посеявший сильное сомнение в достоверности поступавшей из Советской России информации.

Как мы уже знаем, в марте 1938 года состоялся третий, завершающий процесс, «героями» которого стали Бухарин, Рыков, Крестинский, Ягода и другие. Пресса запестрела сенсационными материалами о том, что «шпионы», «враги народа» при участии «предателя» Ягоды убили Горького, Менжинского, Куйбышева. Обвинения, предъявленные крупнейшим в недавнем прошлом руководителям партии и государства, были абсолютно нелепы и чудовищны (получалось так, что они и революцию-то делали только для того, чтобы вредить ей!).

И если газеты в 1936 году еще публиковали репортажи, проникнутые чувством недоумения и растерянности, то теперь пресса решительно сменила тон. Так, французская «Сентр» сообщила, что столь немыслимый сюжет едва ли был бы по силу такому классику фантастики и гротеска, как Эдгар По. Газета «Либерте» назвала «московские процессы» одним из самых поразительных случаев истерик и самооговора.

В Европе сильно поубавились симпатии к Советскому Союзу. А на пороге уже стоял призрак мировой войны, требовавший сплочения всех демократических сил…

Узнаем ли мы когда-нибудь всю страшную правду о тех днях? Для этого нужны документы. Но Сталин прекрасно усвоил одно неукоснительное правило: не надо оставлять следов. Есть приказ, постановление, директива… Это документы. И есть устное указание Хозяина, не требующее документальной фиксации. Более того, есть еще одно средство, совершенно уникальное! Эффективность его громадна, а ответственности — никакой. Это — намек. Намек как способ общения с понимающими. Особое его достоинство состоит в том, что потом можно будет сказать: не так поняли! — и даже разгневаться. И примерно наказать провинившегося. Это уж как подскажут обстоятельства… Важно, чтоб были исполнительные подчиненные.

Итак, Горького не стало 18 июня 1936 года. А первый политический процесс — над Зиновьевым, Каменевым и их «сообщниками» — начался в Октябрьском зале Дома союзов 19 августа.

Близился 1937 год.

Теперь Сталин мог приступать к реализации замысла грандиозной кадровой чистки, не в последнюю очередь и в писательской среде.

Отдельные аресты писателей проводились и раньше. Например, на Украине в 1930 году арестовали несколько десятков литераторов в связи с тем, что была раскрыта «контрреволюционная организация». В 1933 году там же была арестована группа литераторов в связи с разоблачением Компартии Западной Украины, как шпионской. Были аресты в 1934 году в связи с убийством Кирова…

Но все они как бы «вписывались» в другие процессы и уже не вызывали впечатления какой-то исключительности.

К массовому истреблению писателей Сталин смог приступить в следующем, 1937 году. Меч нависал над Б. Пильняком и А. Веселым, И. Бабелем и И. Катаевым, Б. Ясенским и П. Васильевым, О. Мандельштамом и А. Воронским, Б. Корниловым и С. Третьяковым, над десятками и сотнями других прозаиков, поэтов, драматургов, критиков. Но меч не мог опуститься при Горьком. Горький мешал Сталину. И вот теперь это препятствие было устранено…

По неполным данным, тогда погибло 1000 писателей. Столько же сумело выжить в лагерях и застенках…

ГЛАВА XXXIV

Эхо выстрела Жоржа Дантеса

Мы уже знакомы с проницательным заявлением замечательного разведчика Игнатия Рейса, погибшего за рубежом от руки сталинских наймитов. Он с гневом писал в ЦК, что резонанс в обществе от политических процессов и кровавая расправа над осужденными заглушаются развертывающейся параллельно шумихой вокруг подвигов авиаторов, совершающих сверхдальние перелеты и встречаемых всенародно, папанинских рейдов на льдине, подвигов стратонавтов и т. д.

Пока не учитывалась еще одна акция общедержавного масштаба, которую великий организатор использовал в своих интересах воистину блистательно. На помощь себе он призвал… Пушкина! Дело в том, что в начале 1937 года исполнялось сто лет со дня гибели русского гения.

Еще в 1935 году вышел очередной том «Литературной энциклопедии». В огромной статье о поэте читаем: «После Октября широчайшие массы проявляют исключительный интерес к творчеству Пушкина. Пушкин становится одним из любимых поэтов Советского Союза. И в этом есть глубокая закономерность. Пролетариат является подлинным наследником значительнейших созданий культуры прошлого».

А завершается статья чрезвычайно многозначительно: «В настоящее время в связи с приближающейся столетней годовщиной смерти Пушкина… образована специальная комиссия для подготовки юбилея, в которую вместе с пушкинистами входят члены правительства».

Напомню еще раз: цитируется не передовица, хотя бы и из «Правды» (как говорится, газета живет один день), а энциклопедия. Можно понять, какой стратегический и политический характер носило планируемое загодя мероприятие. Это обстоятельство не преминула тотчас подчеркнуть эмигрантская пресса (все тот же «Социалистический вестник»). И действительно: юбилей Пушкина 1937 года превратился в грандиозный всенародный праздник. Он может сравниться разве что с празднованием 40-летия литературной деятельности Горького в 1932 году.