Книга Россия, кровью умытая - Артем Веселый

– …в уездном исполкоме, в продовольственном комитете, в военном комиссариате и кое-где по другим осиным гнездам сидят наши друзья: они пересылают мне в штаб всякие секретные сведения… Но друзей этих мало. Необходимо наладить постоянную сеть разведчиков. Время не ждет. Сейчас же предлагаю избрать начальника по разведке и поручить ему не позднее сегодняшнего вечера выслать в город человек десять, людей расторопных и смышленых, для работы по шпионажу и агитации в частях Красной Армии… Прапорщик, не взялись ли бы вы за это дело?

– Я? Нет-нет! Поймите, не могу. Я революционер. Шпионаж? Кровавые тайны? Убийство из-за угла? Не могу, избавьте! Рук не желаю марать… Я лучше умру в рядах народа, хотя предупреждаю: у нас ничего не выйдет.

Густое молчанье.

Члены штаба, вздыхая, поглядывали друг на друга… Наконец Нелюдим Гордеич перекрестился и сказал:

– Берусь.

– Вот и отлично. После заседания останемся и потолкуем… Следующий вопрос – организация крестьянского трибунала.

– Долой! – выкрикнул молчавший до сих пор Митька Кольцов. – Нам трибуналы и при коммунистах надоели… Слышать этого слова спокойно не могу, нервы в голове расстраиваются. По-моему, избрать при каждом полку палача, жалованье ему хорошее назначить, и пусть орудует. Так ли я говорю, мужики?

– Так, так, – хором отозвались члены штаба.

Журавлев вышел в сени воды напиться и – пропал.

Все смутное время прапорщик отсиживался в глухом углу уезда, у знакомого лесника Казимира Стефановича: стрелял тетеревов, зайцев, занимался гимнастикой, ухаживал за дочкой лесника, сероглазой панночкой Бориславой.

В Хомутове гуляли дезертиры.

Село ходуном ходило от пляса, рева, свиста…

На Вязовку наступали

Красны неприятели,

Да зеленые герои

Их назад попятили…

Митька торопливо, обливаясь, хлебал мясные щи; солил круто. Борис Павлович водил карандашом по расчерченной флажками и крестиками карте и, под рев двух гармошек, докладывал командующему:

– Сожжен Бутурлинский райпродком. Под Марьевкой отбит гурт скота в шестьсот голов. Восстали и прислали ходоков волости Дурасовская, Старо-Фоминская, Преображенская и Лебедевская. Вчера на рассвете в Кунявинском районе уничтожен продотряд Саломатина. В Горюновском лесничестве подожжены лесные склады. Из Сулинского кооператива все товары бесплатно розданы народу. Полком Гололобова занята станция Поганка, взорвана водокачка, взорван мост через реку Размахниху. По волостям разослан приказ с требованием выслать от каждого села по два ходока на колчаковский фронт…

– Стой, – Митька рукавом отер жирные губы и отложил ложку, – какой приказ?

– Вы, Дмитрий Семенович, сами вчера подписывали… Приказ номер пятый.

– Верно, – подтвердил сидевший рядом Гаврил Дюков, – был такой разговор в народе: послать делегатов на фронт.

Митька задержал подозрительный взгляд на начальнике штаба:

– Нам Колчак тоже не отец родной.

– Вы не понимаете, Дмитрий Семенович…

– Я все понимаю.

– …ходоков мы посылаем не к Колчаку, а на колчаковский фронт. Будем просить красноармейцев, как истинных сынов своего народа, повернуть штыки и помочь нам в борьбе с коммунистами и Советской властью, а потом… потом мы и с Колчаком воевать станем. Чего на него, шкуру, глядеть.

Командующий тряхнул нечесаной головой и пьяно рыгнул:

– Ничего не помню, был я вчера сильно клюкнувши…

– Ходоки…

– Черт с ними, с ходоками… Давай разворачивай план театра военных действий. – Вдруг он вскочил и грозно заорал: – Будем мы на город наступать али нет? Собрал ты мне, начальник штаба, людей али нет? Я есть командир крестьянского народа…

Уже привыкший к крутому нраву командарма, Борис Павлович достал из кожаной сумки и развернул заготовленный приказ с точной росписью, по каким дорогам какие полки и когда должны выступать.

– Вот план наступления, Дмитрий Семенович.

Митька выпил ковш огуречного рассола, мельком заглянул в мелко исписанный лист и, скомкав его, бросил к порогу мужикам под ноги.

– Никаких планов не надо, криком возьмем!..

С новой силой грянули гармонисты:

Дезертиры, в ряды стройся,

Красной Армии не бойся…

Заряжайте пистолеты,

Разбивать идем Советы…

Митька – дурной и бледный от множества бессонных ночей – подогревал сердце пьянкой, плясал вместе со всеми и, размахивая обнаженной шашкой, отчаянно орал:

– Друзья, все пожгем, покрошим!.. С нами крестная сила!.. Я есть командир крестьянского народа… Я вас призываю: пей, гуляй, чтобы люди завидовали!..

– Ура-а-а!..

– Крой напропалую!

– Эх, городок, посчитаем мы тебе ребра, дай срок!..

Хмурые, сердитые, явились старики, вызвали Митьку в сени и начали урезонивать:

– Стыдобушка, головушка… Эдак народ мучится, эдака кругом страсть, а ты гуляешь?..

– Затем ли тебя, сукин ты сын, выбрали?

– Не дело, не дело затеял…

– Поддержись, Митрий, время страшное… Восстанцев наехало тысяч двадцать, по селу ноге ступить негде от народа, все ждут твоего слова, а ты в пьянство ударился…

Митька пятился в избу и растерянно бормотал:

– Простите, старики, Христа ради… Бес попутал… В одну минуту все сделаю… Я такой. – Запнувшись за порог, он упал и, вскочив, закричал: – Где начальник штаба? Где адъютант? Эй, друзья, выходи!.. По коням!.. Слушай мой секретный приказ: идем в наступление на город… Где моя шапка?..

Из распахнутых настежь дверей валил пар. С гамом и путаной бранью выбегали на волю и, перекликаясь, пересвистываясь, исчезали во тьме дворов и переулков.

Была глубокая ночь, но Хомутово не спало. В слепых оконцах мутно желтели огни, от избы к избе ходили возбужденные люди. Улица была заставлена подводами, ломились саженные костры, ржали лошади. Мужичьи командиры, громко командуя, разбирали и строили своих людей, раздавали на руки патроны.

Улицей шел Митька. По мерзлым кочкам бренчала его приспущенная для форсу кавалерийская шашка; с плеча на плечо он был перетянут новыми ремнями – в деревне их звали шлеей. Мужики уважительно здоровкались со своим командующим, и он, пробираясь через хаос подвод, то и дело хватался за синий верх ордынской папахи.

Из дворов тащили охапки пахучего степного сена, у колодцев выпаивали лошадей на дорогу. Около пожарного сарая ползал безногий солдат Прокофий Туркин и плакал пьяными слезами.

– Дай мне лошадь! – кричал он оборванному мужику, подтягивающему поперешник. – Первый пойду… Равнение направо… Шеренга, огонь!.. Ты удобрись, дай мне лошадь! – Хватался за наклеску, пытаясь забраться в сани.