Книга Хроника чувств - Александр Клюге

Рождество и январь прошли для постаревшего Чемберлена в Лондоне и Риме. Он пытается посредничать. Нет уверенности, что он понимает, что, собственно говоря, происходит. О Гитлере он говорит: «Ему бы умереть, или отправиться на остров Св. Елены, или в самом деле стать архитектором в каком-нибудь учреждении».

— Вы говорите, что британский премьер-министр и его итальянский коллега не были впечатлены оперой, потому что воспитаны в духе РАЦИОНАЛИЗМА. У них не хватило бы сил предотвратить начало войны в сентябре 1939 года, потому что у них было слишком слабо развито оперное воображение. Можно ли в таком упрощенном виде резюмировать ваше мнение?

— Это получается упрощенно. Потому что вы все сказали одной фразой.

— Пусть это будет раздвинуто или раскатано на сто фраз: что вы хотите сказать своим тезисом?

— В фильме я самовыражаюсь не фразами, а последовательностью кадров.

— Не будем углубляться в тонкости. Верен ваш взгляд или нет?

— Пусть об этом судят зрители.

— Но они этого не делают!

— Вы проявляете типичный для общественно-правовых учреждений комплекс неполноценности. Зрители, само собой разумеется, судят об исторической адекватности концепции.

— Тогда повторите еще раз ваш тезис.

— Так не пойдет…

— Вы утверждаете, что люди, невосприимчивые к потрясениям великой трагедии, например к «Макбету», не обладают силой и для вмешательства в действительность. Нет воображения — нет и деятельности. Так?

— Примерно.

— Четыре политика, появившиеся тогда в ложе, не верили в ведьм, в нечистую силу. Поэтому они оказались бессильны, когда ситуация стала серьезной?

— В упрощенном виде так.

— И соответственно, вы отказываете в силе колдовского воздействия глазам Гитлера?

— Ну конечно. У него были блеклые серые глаза. Таких много. У колдуна, если вы об этом, таких глаз не бывает. Об этом писали. К тому же в моем фильме он и не появляется.

— Британский премьер-министр прибывает в Рим сразу после Рождества 1938 года.

— Верно.

— С зонтиком.

— Вы видели. У него зонтик и темное пальто. Шляпа, как у пристойно одетого англичанина из сити.

— Но в Риме не было дождя?

— Вы плохо представляете себе Италию в январе.

— Так дождь все-таки шел?

— Облака двигались от Северной Африки через Сицилию к Риму. Дождя не было. Но он ожидался.

— Шутки в сторону: британский премьер-министр намеревался установить мир?

— Подготовить его заключение.

— Рядом с ним я вижу Муссолини, графа Чано, лорда Галифакса.

— Лорд Галифакс — министр иностранных дел. До того был вице-королем Индии. Граф Чано — итальянский министр иностранных дел.

— А что они делали в ложе после того?

— В том-то и проблема. Весь день парады, теперь опера. По-настоящему они не работают.

— Сколько длится опера?

— Три с половиной часа с антрактом.

— Вычеркнуто из рабочего времени политиков.

— К тому же приемы, поездки по городу, парады.

— Сколько времени остается на политическую деятельность?

— Из четырехдневного визита — 3 часа 20 минут.

— Что сделали ответственные лица за это время?

— Трудно сказать без переводчика.

Корреспондент «Нойе Цюрхер Цайтунг» в Риме беседовал с кинорежиссером Кристианом Д., чей фильм о немецкой Восточной Африке получил в Канаде один из главных призов. Свой последний проект он назвал «Известия с музыкой». Хотите ли вы сказать, спросил корреспондент, что ежедневную хронику надо положить на музыку? Почему бы нет, ответил Кристиан Д. Это заинтересовало корреспондента и вызвало дальнейшие вопросы, которые и привели в конце концов к опере «Сила судьбы», исполненной в январе 1939 года. Нет сомнения, сказал Д., что попытки Чемберлена, поддержанного старательным бывшим вице-королем лордом Галифаксом, означали объективный шанс предотвратить начало войны в сентябре 1939 года. Ключ к событиям в тот момент находился в Риме. Это можно изобразить только средствами музыки.

Дьяволам придется подождать

Есть ли шансы у параллельного человечества?

Где высокомерие интеллекта соединяется с блаженной архаичностью и несвободой, там и появляется дьявол.

Томас Манн. Германия и немцы. Речь 1945 года

I

Он всегда верил в свою звезду, если только не морочил себя (это случалось только тогда, когда его одолевала усталость). В долгое время ожидания, предшествовавшее прорыву перестройки, он все время чувствовал, что все это ожидание завершится прорывом. Он предназначен для ПРЕВОСХОДНОЙ ЖИЗНИ, говорил его начальник, академик С. М. Трояновский: вы один из моих лучших сотрудников, и если позволите, я буду называть вас своим учеником.

Это было как предвестие, пусть и говорил это отличавшийся причудами Трояновский. В научном институте, в котором Н. Никофеев год за годом отстаивал свои преимущества, были так называемые лазерные стволы, самые большие выросшие в Сибири кристаллы, больше их в мире нет. У его рабочей группы был особый статус, и она располагала особыми средствами. Она работала на весну народов России, создавая запасы. Эта весна скоро кончилась. Вновь время ожидания.

Ближайший «соратник», или «Робинзон», был в Женеве, Массачусетсе или Австралии, с ним приходилось связываться через ненадежную связь, по телефону, телефаксу или через интернет.

Республика ожидания, то есть заторможенная наука, забросила Н. Никофеева в Белоруссию. Там были секретные лаборатории, не подчинявшиеся начальству. Однажды приезжала парламентская контрольная комиссия, запросила информацию, сделала вид, будто что-то понимает, сделала предложения, подтвердила особое финансирование, уехала и забыла о центре специальных исследований.

II

Если бы кто-нибудь спросил Н. Никофеева, ощущает ли тот высокомерие интеллекта, он бы ответил отрицательно. У него было эмоциональное, или генитальное, высокомерие. Его радовало, что на планете есть люди, которые его понимают, что он может обмениваться информацией с компетентными «соратниками», что он обнаруживает свое имя в международных справочниках, в сущности же он хотел только одного: исследовать как можно больше и как можно свободнее.

Война в космосе

Эффективнее, чем через детей, гены размножаются через информационные единицы, МЕМЫ, через знание, размножающееся, словно вирусы. За стенами лаборатории проходила эра Горбачева, ее можно было наблюдать по телевизору. Ее призрачное завершение Н. Никофеев назвал «своеобразным временным хаосом» (хаос всегда мыслится бесконечным, никогда не может носить временного характера, поскольку не имеет перспективы на будущее).