Книга Контрольное вторжение - Михаил Медведев

— Вы — Петр Васнецов.

Вот оно как. Компьютер бункера способен опознать любого из нас троих по специфическим электромагнитным колебаниям мозга. Он различает наши личности в любом обличье и в любом состоянии. Можно сказать, что он настроен на вибрации наших душ и его невозможно обмануть ложным телом или полной амнезией.

Если он уверен, что Васнецовых два, значит, так оно и есть. Первый Петр Васнецов остался в мире кохонов.

Его я убил собственными руками. Второй — я сам. Значит, есть еще и третий. То есть Сашка Титов включил машину времени и создал еще один мир. Именно этот мир послал нам на выручку кровожадных торгов.

— Покажи мне другого Васнецова, — попросил я.

Рядом с креслом появился силуэт в легкой космической броне незнакомой мне модели. Голову моего дубля прикрывал полушлем с радужным силовым забралом.

— Лицо, — потребовал я.

Забрало исчезло. Человек не был похож ни на меня, ни на Ломакина. Этакий смуглый улыбчивый брюнет с черными пронзительными глазами.

— Где он сейчас?

— Нет информации.

— У тебя нет информации? — безмерно удивился я.

— Из-за боевых действий часть каналов приема-передачи данных разрушена.

— Понятно. Что с Готлибом?

— Мертв, — коротко ответил компьютер.

— Совсем?

— Да.

— Как?

Объятая пламенем орбитальная крепость «Красногвардеец» рушилась сквозь плотные слои атмосферы. Я почувствовал на коже жар ее пылающей обшивки и вибрацию лопающихся от напряжения конструкций. До встречи с зыбкой глубиной Тихого океана осталось не больше десяти километров. Я увидел своего друга внутри скромной четырехместной каюты. Он пытался выбраться в коридор, но так и не сумел этого сделать. Поддавшись панике, он дергал дверную ручку не в ту сторону. Бедный Борей. Вечная память.

— Он мог спастись?

— Нет. Выход из строя охлаждающего контура, отказ корректирующих двигателей и одновременное включение тормозной системы не оставили шансов никому.

— Диверсия?

— Вероятность саботажа 98 процентов.

— Как Титов?

— Мертв.

У меня во рту пересохло. В течение одной минуты узнать о гибели всех своих друзей — это слишком даже для почти бессмертного существа с атрофированными нервами.

— Что с ним произошло? Покажи! — прохрипел я.

— Поверните голову направо, — предложил компьютер вместо того, чтобы продемонстрировать стереокартинку.

Сашка сидел в своем кресле. В его голове зияла огромная дыра.

— Кто?

— Он сам.

— Не может быть, — не поверил я. — У тебя должна быть запись.

Труп Титова неожиданно исчез. На его месте сидел живой Сашка и торопливо перенастраивал систему межвременного перемещения. Я хорошо видел, как на небольшом экранчике мелькали клетки календаря. Он выбрал 8 марта 1985 года и довольно хмыкнул, вспомнив что-то приятное, связанное с этой далекой датой. Потом он три раза прогнал тестовые программы. Глючили тайминги. Сашке пришлось повысить их, чтобы добиться стабильного результата. Разброс по точке прибытия увеличился до промежутка с 6 по 10 марта, но, похоже, высокая точность была необязательна. Когда все было готово к старту, он замер и несколько минут смотрел в одну точку. Потом встал, прошел к стене, открыл дверцу никогда не запираемого оружейного шкафчика и достал оттуда маленький тупоносый «Шкварк-4», милицейский лучемет, снятый с производства лет восемьдесят назад. Проверив диагностику, Титов быстро вернулся в свое кресло, как-то очень трогательно всхлипнул и молниеносно приставил толстый ствол к виску.

— Почему он так поступил? — подумал я.

— Не знаю, — честно признался компьютер.

Не мог Титов сам застрелиться! Не такой он человек. Его наверняка заставили. Я вскочил. В оружейном шкафчике нашлось два лучемета. Мой и Готлиба. Они спокойно висели в креплениях и, судя по индикации, были полностью исправны. Я взял свой заслуженный «Спартак» и, сбросив мощность на минимум, выстрелил в пол. Полыхнула короткая вспышка. Запахло горячим железом. На сердце сразу стало немного легче. Если что, живым не сдамся. Сунув оружие за пояс, я вернулся в кресло. На подлокотнике рядом с медной табличкой «Петр Васнецов» успокаивающе помаргивал синий светодиод. Он неутомимо ровно один раз в секунду сообщал, что в любой момент я могу отправиться в прошлое, в заранее указанный день и год своей жизни. Мое кресло было нацелено на 22 октября 1986 года.

— Доложи общую обстановку на планете, — потребовал я.

В воздухе снова забрезжили картинки. Призрачные тени с легким шелестом обрели объемную плоть и заслонили грузными туловищами стены бункера. Где-то в Индии пылали погребальные костры. Скорбный дым черными кошачьими хвостами царапал небо. Обычно крикливые индийские женщины молчали, и от этого было еще тоскливее и страшнее. Колонны строительной техники выходили из ворот уцелевшего автоматического завода. На головной машине красовался кумачовый плакат: «Восстановим планету за 3 года». Три года?! Значит, и за пять не управимся. Одно хорошо: через какое-то время процесс созидания захватит Человечество и хоть в какой-то мере заглушит боль невосполнимых потерь. Картинка снова сменилась. На живописном поле у опушки леса вырос временный поселок для беженцев. Жизнерадостный щит «Добро пожаловать!» плохо сочетался с кислыми лицами строителей и новоселов. Ничего, это пройдет. Все, что нужно для лечения ран, — время. Труд и время возродят планету и вернут людям счастье. Война только закончилась, а многое уже сделано. В мертвых городах почти восстановилась прижизненная геометрическая структура, трактора рассекли завалы, обозначая уничтоженные улицы. Осталось недолго ждать, и прожилки дорог прорастут новыми домами, бульварами и парками. На детских площадках, как и положено, будут играть дети. Зажгутся огни кинотеатров и развлекательных центров. Воскреснут те, чей мозг удалось заморозить, а это уменьшит число потерь. Жизнь непременно вернется в свою колею. А пока сутулые от больших баллонов на спинах люди в уродливых противогазах поливают дезинфицирующими растворами руины и взрывают дырявые останки мертвых зданий. Я поморщился, и компьютер чутко прервал неприятный репортаж.

Мелькнули кадры с изображением горгов, запертых в силовом коконе. Четверорукие твари скалились и бросались на невидимые стены. Я притормозил картинку и отправил компьютеру запрос о наших бравых союзниках, предоставивших нам своих кровожадных зверушек. Информации оказалось неожиданно много. Столбцы чисел и мегабайты текстовой информации за несколько секунд загрузились прямо мне в мозг. Во рту стало кисло. Волосы встали дыбом, сердце провалилось вниз и затрепетало где-то в переплетениях кишечника.

Некоторое время информация разворачивалась, занимая пустующие объемы подкорки. От блошиных прыжков зыбко мельтешащих нолей и единиц скрипели извилины и шуршали барабанные перепонки. Ненавижу прямую загрузку данных. Уж лучше несколько часов корпеть у монитора, чем издеваться над собственными нейронами. С отвращением проанализировав насильно впихнутые в мой череп новые знания, я сделал любопытное заключение: наши союзники — неплохие ребята. Правда, уровень жизни у них низковат, но что можно требовать от цивилизации, которая только начала перебираться из пещерного капитализма в примитивный социализм. Зато промышленность у них на высоте, а наука вообще парит над облаками. Кроме того, меня сильно удивило миролюбие наших новых друзей. У них, как и у нас, практически не было регулярной армии. Оказав нам помощь в борьбе с кохонами, благородные союзники в настоящее время забрасывали наш мир несусветным количеством гуманитарных подарков. При этом они не выставляли никаких условий, счетов или требований. Субтильный японец, руководитель союзнического мира, очень убедительно вещал о моральных ценностях и общем долге перед грядущими поколениями.