Книга Меч и корона - Анна О’Брайен

Теперь для одной лишь надежды пою —

Увидеть в награду улыбку твою.

На этой мажорной ноте Бернат закончил песню и поклонился, лицо его раскраснелось от всеобщих аплодисментов и от моей награды — увесистого кошелька золотых. Возможно, мне следовало проявить больше осторожности. Возможно, надо отослать его с Аэлитой, когда она уедет к себе. А может быть, и не надо. Как мне помнилось, Людовик некогда безумно ревновал меня к трубадурам, но ведь Людовик был глупцом. У Анри же ума куда больше.

Анри по-прежнему держал меня в курсе событий, не вдаваясь в сентиментальные подробности.

«Элеонора!

Мир со Стефаном заключен к моей выгоде. Угрозу, которую представлял собой его сын Евстахий, вымещавший свою злобу на восточных районах страны, отвел Господь Бог. Евстахий заплатил за свою жадность и умер за обедом, подавившись угрями.

Должно быть, я через недолгое время вернусь в Нормандию».

Это хорошо. Очень хорошо. Смерть Евстахия оставляла Стефана без наследника, что было Анри только на руку. С каждым днем корона Англии приближалась к нему. Раз умер Евстахий, то и сражений больше не будет, ибо некому возглавить английских мятежников. Анри будет в безопасности. Он возвратится домой. Сердце у меня замерло, вернулось хорошее настроение. Пока я не прочитала следующие строки письма:

«До моего слуха дошло, что ваш трубадур возбуждает пересуды своим рабским поклонением вашей прелестной персоне. Пришлите его сюда. Мне талантливый человек всегда нужен. Я испытаю его таланты, поручив сочинять боевые песни, которые поднимут дух моих воинов, а то они слишком заскучали по дому.

Вашу же персону я рассматриваю как принадлежащую мне. Соперника я не потерплю. Как не потерплю и того, чтобы сплетни о вас расходились по всей Европе — новые, вдобавок к тем, что уже ходили раньше. Ожидаю его прибытия без промедления.

Анри».

Где же здесь привязанность, где вечная любовь? Где необходимость снова увидеть меня? Вместо них я получила лишь беспочвенные обвинения. Неужто все мужчины только сердятся по пустякам? Неужто никто из мужчин не способен оценить безыскусную красоту песни, музыки, которая превозносит достоинства женщины? И неужто они обязательно должны быть такими грубыми в своих подозрениях?

Я не стану подчиняться, словно робкая забитая женушка! То была первая пришедшая мне в голову мысль. А о чем я подумала потом? Если уж Анри снедает такая бурная ревность, я не стану против этого возражать. «Вашу же персону я рассматриваю как принадлежащую мне».

Даже сейчас? Так пусть приезжает сюда и доказывает это!

Лоно мое горит, но я не стану заводить себе любовника. Все сердце, всю душу мою заполнял Анри. Пусть и красив Бернат де Вентадорн, он не соперник Плантагенету.

Как надлежит робкой забитой женушке, я сообщила Бернату о том, что его ждет.

Он побелел как полотно. Нет, не представляла я себе, как он станет слагать боевые песни, но ведь всем нам приходится приносить жертвы. Мне не нравился властный приказ Анри, да только здравый смысл подсказывал, что иной раз лучше подчиниться.

Я должен, покинув любовь, уезжать,

Терзаться в жестоком страданье.

Она не желает меня удержать,

Хоть, может, погибну в изгнанье.

В тот вечер лютня Берната безутешно рыдала, а его голос, полный глубокого чувства, взлетал до самого потолка.

Я вздохнула и пожелала себе, чтобы моя собственная любовь освободила меня из нынешнего жестокого изгнания.

Бернат де Вентадорн отправился в Англию. Как выяснилось, я все равно не смогла бы отправить его к Аэлите: она, сделавшись вдовой, приняла решение поселиться вместе со мной в Анже.

— А для чего мне уезжать? — спросила она, когда я выразила удовольствие от ее решения, но не могла и не удивиться. — Плантагенет заставляет всех, кто рядом, чувствовать жизнь острее. Я останусь здесь и буду получать удовольствие, наблюдая за событиями.

И наконец Анри возвратился домой. Его гонец низко поклонился мне. Анри остановился в Руане, столице его Нормандии, там он проведет Пасху и призывает меня к себе туда. Призывает?

Он призывает меня в Руан вместо того, чтобы самому явиться в Анже? Почтительность гонца не могла скрыть властных ноток приказа. Да ладно, все равно. После шестнадцати месяцев разлуки я пошла бы за ним хоть на край света, если бы он позвал меня. Я упаковала все свои пожитки, собрала необходимую свиту и приказала готовить паланкин. Теперь только осталось подготовить подарок для Анри, и назавтра можно трогаться в путь.

Глава двадцатая

В Руане я раньше не бывала, да и большого впечатления он на меня не произвел: его суровые серые стены слишком напоминали о Париже, чтобы я почувствовала себя здесь уютно. Но в целом мне не пришлось сожалеть о том, что приехала. Стоял холодный пасмурный день, резкие апрельские ливни размыли дороги, и путь наш был долгим и трудным. Когда мы въехали во двор замка, он кишел воинами и чиновниками; отыскать место, чтобы разгрузить наши пожитки, удалось лишь после того, как я объявила, кто я такая. По крайней мере, это свидетельствовало о том, что Анри возвратился.

Сердце мое гулко ударилось о ребра при мысли о нашем воссоединении.

— Приветствую вас, моя госпожа. Мы не ожидали, что вы прибудете так скоро.

— Где он? — спросила я у дворецкого, который вышел приветствовать меня; к этому времени я уже распорядилась, чтобы мою свиту разместили, а сама стала подниматься по лестнице.

За мной следовали Агнесса, руки у которой были заняты ношей, и кучка слуг, нагруженных всевозможными сундуками и тюками. Все они были мне сейчас необходимы.

— А! То есть вы хотите знать…

Он почему-то избегал смотреть мне прямо в глаза. Возможно, он и вышел не столько приветствовать меня, сколько задержать.

— Говорите! — приказала я, не замедляя быстрого шага.

Я не знала, куда мне идти в этом замке, но видно было, где царит наибольшая суета. Я навострила уши.

— Мой господин сейчас в тронном зале.

— Это я и сама слышу.

Впереди была какая-то суматоха и страшный шум.

— Он не в самом добром расположении духа, госпожа.

— Хм-м-м. В дурном настроении, хотите вы сказать?

Этого дворецкого я знала как человека по натуре прямого и честного. Он меня тоже знал. Он верно служил Анри Плантагенету, но не был лишен почтения и к его супруге.

— Все, что я могу сказать, госпожа… — заговорил он еле слышным шепотом. — Сейчас он как в Лиможе.

Я нахмурилась. «Как в Лиможе». Больше ни о чем спрашивать не требовалось. «Лимож» означал поиски жертвы, на которую можно излить гнев.