Книга За чертой - Кормак Маккарти

Вечером въехал в Сан-Буэнавентуру, где по всему alameda[838]стояли сплошные озера, из них торчали побеленные до первого сучка стволы деревьев, дальше мимо белой церкви, а за ней свернул на старую дорогу в Гальего. Дождь перестал, лишь капало с деревьев бульвара и с canales[839]на крышах глинобитных домишек, тесно обступивших улицу. По пологим холмам дорога уводила из города на восток, а где-то в миле и гораздо выше города на широком горном уступе расположилось кладбище.

Там он свернул и, увязая в грязи, потащился по подъездной дорожке к дощатым воротам, около них остановил коня. Кладбище представляло собой огромный нерасчищенный пустырь с валунами, заросший ежевикой и огороженный невысокой земляной стенкой, уже тогда полуразвалившейся. Остановившись, огляделся. Картина невеселая. Обернулся, посмотрел, как там вьючная лошадь, поднял взгляд на бегущие над головою облака и отблески вечерней зари, угасающей на западе. Из ущелья между двух гор задувал ветрище. Билли спешился, бросил поводья и, пройдя в ворота, оказался на площадке, мощенной булыжником. Откуда-то из буйных зарослей папоротника вылетел ворон и, сипло каркнув, резко свернул на ветер. Среди крестов и приземистых досок с табличками высились какие-то дольмены из красного песчаника, которые на этом диком поле напоминали увиденные издали античные руины в окружении голубых гор вдали и холмиков поближе.

Могилы в большинстве своем были всего лишь пирамидами камней без каких бы то ни было опознавательных знаков. Некоторые венчал простой деревянный крест из двух брусков, сколоченных вместе гвоздями или скрепленных проволочной обвязкой. Валявшиеся там и сям под ногами булыжники явно были разбросанными остатками таких же пирамид, так что, если не брать во внимание несколько красных стел, поле выглядело местом захоронения останков после какой-нибудь битвы. И все это при полной тишине — помимо посвиста ветра в бурьяне. Билли пошел по узенькой малоприметной тропке, вьющейся среди могил, надгробных плит и памятных табличек, почерневших от наростов лишайника. Невдалеке видел красный каменный столб в форме дерева со спиленной кроной.

Брат оказался похоронен у южной стены под дощатым крестом, на котором раскаленным гвоздем была выжжена надпись: «Fall el 24 de febrero 1943 sus hermanos en armas dedican este recuerdo DEP».[840]К стойке креста прислонено кольцо из ржавой проволоки, когда-то бывшее венком. Имени нет.

Он сел на корточки, снял шляпу. Чуть в стороне за южной стеной тлела сырая куча мусора, и к темным тучам косо возносился черный дым.

Пока ехал обратно в Буэнавентуру, стемнело. У церкви слез с коня, вошел в дверь и снял шляпу. У алтаря теплилось несколько тонких свечек, их зыбкие отблески позволяли разглядеть в полумраке одинокую коленопреклоненную и молитвенно сгорбленную фигуру. Билли двинулся по проходу. Местами плитки от пола отстали, они щелкали и хрустели под ногой. Нагнувшись, он коснулся рукава молящейся.

— Señora,[841]— сказал он.

Она подняла голову, и из-под темного края накидки-ребосо, еле различимое, показалось почти столь же темное морщинистое лицо.

— ¿Dónde está el sepulturero?[842]

— Muerto.[843]

— ¿Quién está encargado del cementerio?[844]

— Dios.[845]

— ¿Dónde está el sacerdote?[846]

— Se fué.[847]

Он огляделся в полутьме церкви. Женщина, похоже, ждала дальнейших вопросов, но ему не шел на ум ни один.

— ¿Qué quiere, joven?[848]— сказала она.

— Nada. Está bien. — Он вновь посмотрел на нее. — ¿Por quién está orando?[849]— сказал он.

Она сказала, что просто молится. Сказала, что это дело Господа — решать, как Ему распределять свою милость. Поэтому она молится за всех. Может и за него помолиться.

— Gracias.

— No puedo hacerlo de otro modo.[850]

Он кивнул. Он хорошо ее понимал, эту мексиканскую старушку, сыновья которой давно сгинули в кровавой круговерти, которую ни ее молитвы, ни поклоны не способны были утихомирить. В этой стране ее согбенная фигура на каждом шагу, с ее бессилием, с ее молчаливым страданием. За пределами церковных стен ночь таит в себе тысячелетний страх, чудище в перьях и змеиной чешуе, и если б до сих пор оно все еще пожирало детей, кто знает, какие бы постигли тогда старушку утраты от еще более кровопролитных войн и ужасов, в каких еще более мрачных ситуациях оставалась бы она последней надеждой и опорой — маленькая, согбенная и бормочущая, с четками из вишневых косточек в узловатых, морщинистых птичьих лапках. Неподвижная, суровая, непримиримая. И предстоящая перед точно таким же Богом.

Когда на следующий день он рано утром выехал, дождь уже кончился, но тучи не разошлись, и все вокруг лежало серое под серым небом. Суровые вершины Сьерра-дель-Нидо на юге то показывались из облаков, то снова скрывались. У дощатых ворот спешился, стреножил вьючную лошадь, отвязал лопату, снова сел верхом и с лопатой на плече поехал по тропке, вьющейся между валунами.

У могилы спрыгнул с коня, всадил лопату в землю, вынул из седельной сумки перчатки и, окинув взглядом небосвод, занялся расседлыванием. После чего стреножил и пустил коня пастись среди камней. Потом вернулся и, присев, расшатал и вынул кое-как закрепленный в камнях хлипкий деревянный крест. Лопата у него была простейшая — штыковая лопасть, насаженная на черенок из дерева паловерде тулейкой, грубо приваренной к полотну и еще хранящей вмятины от ручника, которым в кузнице ее выгибали по оправке. Он взвесил ее на руке, еще раз глянул в небо и принялся расшвыривать ею пирамиду камней, набросанных на могилу брата.