Книга Последний вечер в Лондоне - Карен Уайт

Она посмотрела на пламя, взметнувшееся над домами позади Дома Харли. На небо над головой; на розовато-белый дым, огромным облаком вздымающийся вверх, на сверкающие, словно крошечные солнца, огни разрывов зенитных снарядов. Пока она смотрела, в розовой пелене образовалась дыра, а сквозь нее замерцала звезда – настоящая звезда, глядя на которую когда-то в детстве Ева загадала желание.

Она вновь всмотрелась в темноту парка. Ты гораздо отважнее и сильнее, чем думаешь. На миг ей показалось, что это Грэм прошептал ей на ухо эти слова. Только Ева могла спасти Прешес. И сына Грэма, ребенка, которому она должна была стать матерью и которого уже почему-то полюбила.

Все ее тело сотрясало от толчков, вызванных взрывами бомб, нос щипало от едкого воздуха. Она хотела убежать. Спрятаться. Страх заполнил ее легкие подобно угольной пыли, душил ее, не давал дышать. Быть отважной – не то же самое, что не бояться. Быть отважной – это чувствовать страх и все же делать то, что нужно сделать.

Ева закрыла глаза и прошептала в темноте:

– Прощай, любовь моя.

Сдерживая рыдания, Ева развернулась и побежала обратно к горящему зданию, почти ослепшая от дыма, пыли и слез, которые она отказывалась проливать.

Глава 39

Лондон

май 2019 года

– Тогда кто это? – спросил Джеймс, немного отвернувшись, словно не желая всматриваться в лежащее перед ним фотодоказательство.

Не колеблясь ни секунды, я ответила:

– Это настоящая Прешес Дюбо.

Колин сунул руки в карманы. Он замер на месте, словно человек, который только что получил смертельный диагноз. Или только что узнал, что его всю жизнь обманывали.

Пенелопа подошла ближе к Джеймсу, у которого на лице застыло точно такое же выражение, как и у сына, и коснулась его руки. Повернувшись к Гиацинт, она произнесла:

– Все это так трудно принять. Я уже боюсь тебя спрашивать, что ты обнаружила.

Гиацинт вынула из сумки бежевую папку.

– Если хотите подождать, я могу оставить ее, посмотрите позже.

Она прижимала папку к груди, ожидая ответа Пенелопы. Но ответил Джеймс, кивнув ей:

– Нет. Мы все тут. И если нам есть еще что сказать Прешес, то нужно поспешить – боюсь, у нас не так много времени.

Гиацинт подождала, когда утвердительно кивнут Колин и Пенелопа, после чего заговорила:

– Ну, начнем с того, что вашего Грэма Сейнт-Джона было тяжело найти, но я справилась.

– Я в этом и не сомневалась, – сказала Пенелопа.

Гиацинт вынула из папки лист бумаги и передала его Джеймсу, который взял его так, чтобы все могли видеть. Это была копия официального письма с круглой синей печатью в левом верхнем углу и с напечатанным в верхнем поле черными заглавными буквами словом «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». В правом верхнем углу синими чернилами было написано: «Министерство внутренних дел. Уайтхолл», а ниже дата – «29» апреля 1941 года.

– Национальный архив раскрывает новую информацию о разведслужбах в годы войны примерно каждые полгода или около того, поэтому я и не могла найти его раньше. А потом, уже на этой неделе, я нашла это. Хотя вынуждена предупредить – новости плохие.

Бросив мимолетный взгляд на жену и сына, Джеймс глубоко вдохнул и начал читать письмо вслух.

«Дорогой мистер Элиот,

Благодарю вас за обращение. С прискорбием сообщаем вам, что Грэм Сейнт-Джон погиб. Его останки были найдены в сгоревших развалинах дома на Йорк-Террас-Ист. У нас есть основания полагать, что он был убит в другом месте, а тело было подброшено с целью инсценировки смерти от авиационного налета. Несмотря на серьезное повреждение тела, мы смогли установить, что причиной смерти стала пуля в затылок из германского «люгера».

Прошу вас понять, что щепетильность и далеко идущие последствия последнего задания Сейнт-Джона вынуждают нас действовать так, как если бы он был все еще жив и работал под прикрытием. Его семья не будет уведомлена, и они не смогут провести официальные похороны. На настоящий момент его останки покоятся на городском кладбище под чужим именем. С ними будут обращаться с почетом и уважением. Вы не должны ни при каких обстоятельствах распространять эту информацию. В противном случае это будет расцениваться как измена, караемая смертной казнью. Вам предоставляется доступ к этой информации исключительно из-за вашего статуса в правительстве Ее Величества, но не из-за родственных связей с погибшим.

Прошу, помните, что Сейнт-Джон погиб, служа своему королю и отечеству. Страна в неоплатном долгу перед ним».

Я проигнорировала имя внизу письма, написанное официозно размашистым почерком. Никто не произнес ни слова, когда Джеймс вернул письмо Гиацинт, и она убрала его в папку.

– Вы можете оставить его себе, – сказала она.

Пенелопа кивнула и улыбнулась.

– Огромное тебе спасибо, Гиацинт. Ты ответила на многие вопросы.

– Я так рада. Если еще могу что-то сделать, говори. Если хочешь, я могу начать искать записи о месте захоронения.

– Да, пожалуйста. – Голос Джеймса прервался, и он остановился, чтобы прочистить горло. – Спасибо тебе за помощь.

Гиацинт собрала свои вещи, попрощалась и вышла, пройдя мимо вошедшей в комнату ожидания медсестру.

– Мисс Дюбо проснулась и снова спрашивает Мэдди. – Медсестра доброжелательно посмотрела на меня, когда я поднялась с места. Затем обратилась к Пенелопе и Джеймсу: – Я обязательно предупрежу вас, если будут какие-то изменения.

– Спасибо. – Телефон Пенелопы зазвонил. – Арабелла уже едет.

Она одарила нас озабоченной улыбкой. Я попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Достав из рюкзака дельфина из слоновой кости, я вышла вслед за медсестрой.

Прешес лежала в оформленной в голубых и кремовых тонах палате. Помещение было обставлено со вкусом: телевизор с плоским экраном напротив единственной кровати, собственная ванная комната. Из большого окна на бело-серый линолеум падал приторно-желтый свет, освещая большую композицию из роз, которые, как мне показалось, доставили из сада Пенелопы.

Я ощутила легкий запах отбеливателя и дезинфицирующего средства, а увидев бледное лицо Прешес и ее тусклые волосы на подушке, подумала, что ее, наверное, по ошибке тоже отбелили вместе с простынями и полом.

Ее высокая фигура казалась крошечной под покрывалом, словно Вселенная уже начала уменьшать ее, подготавливая к следующему шагу. Трубочка капельницы, прикрепленная лейкопластырем, змеилась от запястья. Ее худые руки и тонкая, как пергамент, кожа казались хрупкими, словно воздушный змей, и на мгновение я вспомнила маму. Вспомнила, как она выглядела на медицинской кровати, которую отец поставил в гостиной, чтобы она могла провести Рождественскую ночь рядом со своими детьми. Наверное, поэтому я ненавидела Рождество, а не больницы. Моя ненависть к больницам появилась позже.