Книга Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Очень трогательно! Святые отцы и в самом деле были тронуты.Леонид и архиепископы Корнилий Ростовский и Антоний Полоцкий, а также семьепископов долго судили и рядили, покуда не положили: «ради теплого, умильногопокаяния государева» разрешение дать! Дабы беззаконие царя не было соблазномдля народа, то жутко стращали всякого, кто, при примеру Ивана, осмелится взятьчетвертую жену. Ну а на него наложили покаяние: не входить в храм до Пасхи,только в сей день причаститься Святых Таин и всякое такое, бывшее для глубоконеверующего Бомелия полной чепухой, тем паче что Пасха свершилась спустя неделюпосле бракосочетания царя и Анны Колтовской, а епитимья разрешалась на случайвоинского похода, в который царь и не замедлил отправиться.

На юге опять топтались войска Девлет-Гирея, но их разбилМихаил Воротынский. Государь давно рвался в Ливонию, однако в это времяскончался польский Сигизмунд-Август. Польский престол открылся… Среди прочихкандидатов был царевич Федор Иванович, потом, однако, вскоре выяснилось, чтоцарь искал польского престола для себя. Поляки перепугались, отвергли его ипредпочли французского щелкопера Генриха. Тут ярость государя обратилась назапад, и он выступил в Ливонию во главе войска.

Бомелий зябко передернулся. В его ноздрях еще до сих порстоял жуткий дух костра, на котором живьем горели защитники крепости Пайде или Виттенштейн,обреченные Иоанном жуткой смерти за то, что на стенах этой крепости погибМалюта Скуратов…

Двойственное чувство владело Бомелием после этой смерти.Сначала безусловное облегчение: слишком мрачна была фигура царского клеврета, икак ни философски относился Элизиус Бомелиус к человеческой жестокости вообще,а к жестокости царя московского – в частности, он не мог не вздохнуть соблегчением, окончательно уверясь, что рыжеволосые, конопатые лапы Малюты уженикогда не будут вытягивать из него, архиятера, внутренностей или охаживать поободранной до крови спине горящим веничком. С другой стороны, он помнилгороскоп Малюты и свой, помнил, что не столь уж велик разрыв между датами ихсмертей… Ну что же, все люди смертны, чему быть, того не миновать, а для вящейславы Божией Бомелию ничего не было жаль, даже и самой жизни.

Хотя времена сейчас настали недурные, только бы пожить…Самым приятным было то, что вновь обострились отношения царя с англичанами.Бомелий помнил унижение, которое испытал царь, когда, сразу после вступленияЕлизаветы на престол, пребывая в непрестанном (и тщательно подогреваемом!)убеждении, что жизни его угрожает опасность, написал «сестре своей Елизавете»письмо, предлагая предоставить друг другу убежище в своей стране на случай сверженияили бегства. Английская королева радушно согласилась дать приют московскомуцарю, однако сама ни словом не обмолвилась, что желала бы когда-нибудь, хотя ипредположительно, искать убежища на Руси. Обиженный Иоаннн тогда едва не выгнализ Москвы всех лондонских купцов, насилу Елизавета через своего посла Дженкинсасгладила ситуацию. Но Бомелий, учившийся в Кембридже и отлично изучившийангличан, понимал, что наглость и заносчивость их не имеют предела. И вот новаявысокомерная пакость со стороны Елизаветы! Мало ей было, что царь далразрешение англичанам опять торговать на Руси, основать контору в Астрахани игостиный двор в Холмогорах, – нет, Дженкинс потребовал у царя оплаты товаров,взятых у английских купцов в долг опальными боярами, позднее казненными, атакже возмещения ущерба, нанесенного страшным последним пожаром.

Бомелий был изумлен мягкостью Иоаннова ответа: государь-дене ответствует за огонь и гнев Божий. Дженкинс был выпровожен из Москвы, унесяголову на плечах. Бомелий предполагал, что рыжая Елизавета как женщина все жетревожила сладолюбивое воображение московского царя, поэтому англичанеотделались только испугом. И все-таки их теперь не было в Москве… этозначительно облегчало жизнь. Проклятые протестанты! В Болвановке от них тоже деватьсянекуда, но там хоть родные, немецкие протестанты, общение с ними переноситьзначительно легче. А главное, исчез вместе с Дженкинсом доктор Якобс, которыйболее чем настоятельно предлагал свои услуги Иоанну в качестве непревзойденноголекаря… Вот в чем была главная опасность для Элизиуса Бомелиуса, и теперь она,хвала Иисусу, развеялась. Не хватало ему только доктора Якобса! И без тогоежедневно танцуешь на острие ножа, видишь тайного врага в каждом встречном ипоперечном… даже в этом красивом, почти по-европейски изысканном молодомчеловеке, который зачастил к тебе в гости, берет у тебя читать редкие книги,слушает с льстивым вниманием, однако ты никак не можешь понять истинных причин,которые влекут его к тебе.

Бомелий свято верил звездам, однако, составив гороскопГодунова, он впервые усомнился в их правдивости. Уж слишком большие высотысулили они царскому рынде, зятю Малюты Скуратова! Хотя… почему бы и нет?Годунов хорош собой, умен, расчетлив, у него прекрасно подвешен язык. В высшейстепени себялюбив, так разве это недостаток? Все, что он ни делал, клонилось кего собственным интересам, собственному обогащению и возвышению. Относительнонедавно, два-три года тому назад приближенный к царю, он уже усвоил всетонкости обхождения и сделался истинным царедворцем, который умеет терпеливовыжидать – и мгновенно ловить благоприятные минуты, надевать на себя личинувсяческих добродетелей и проявлять крайнюю жестокость. Чтобы спасти себя, онпойдет на все, даже на преступление… с другой стороны, разве эта характеристикане применима почти к каждому представителю рода человеческого? Годунов делалвсе, чтобы заступить на место любимца государева, освобожденное его кровожаднымтестем.

«А вот хотелось бы знать, – подумал с внезапным, острымлюбопытством Бомелий, – если бы милому Бориске для достижения своей целипотребовалось сделаться вульгарным палачом, убийцей – он пошел бы на это?»Вопрос был пустой, потому что звезды недвусмысленно сулили черноокомукрасавчику немалое пролитие невинной крови.

Привыкнув к непосредственности Иоанна, мгновенной смене егонастроений, Бомелий почти с удовольствием наблюдал бы за расчетливым Годуновым,который никогда не поддавался порывам и действовал, всегда повинуясь рассудку,– с удовольствием наблюдал бы, вот именно… когда б не это непреходящееощущение, что Годунов сам является в его дом наблюдать за ним.

Бомелий знал, что, прожив в России почти пятнадцать лет, онвсе-таки остался – и навеки останется! – для русских чужаком. Даже еговенценосный пациент, не подозревавший о глубине своей зависимости отсобственного лекаря, относится к нему с доверием – и одновременно с глубокойвнутренней настороженностью. И вполне возможно, что именно для Иоанна шпионитБорис, именно к нему бежит потом с Арбата, неся в клювике, словно пташка –ненасытному птенчику, новые сплетни о Бомелии: о том, с каким выражением тотобсуждал, например, царев брак, что говорил об этом французском недоноске,которого поганые ляхи предпочли великому государю московскому, нет ли у негоеще каких-то новостей из-за границы…