Книга Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин

В ночь с 19 на 20 октября мы переправились через Буг.

Двадцать второго, через восемь дней после нашего побега, мы встретили группу партизан отряда имени Ворошилова. Начиналась новая глава жизни.

Из Замостья в Собибор.

Свидетельство Леи Рейзнер — Биалович (Бялович)

Я родилась в Замостье[608], в семье зажиточных торговцев. В 12 лет я выглядела женщиной. Это то, что спасло мне жизнь. С первых облав, я с восьмидесятью женщинами и двумястами мужчинами была отправлена в Яновице[609], в трудовой лагерь. За нами наблюдали два эсэсовца: Ян Пинковский и Людвиг. В лагере мой двоюродный брат Арон Ройсман был убит Пинковским.

Лагерь находился на расстоянии одного часа ходьбы от Замостья. В вознаграждение за наш труд, мы имели право на суп и хлеб. Мой отец работал на заводе Зирс, мать чистила казармы.

Жизнь становилась кошмаром, страх облавы был хуже смерти. Кроме того, мы были голодны. Мать меняла наши последние вещи на хлеб у крестьян. Когда мы слышали испуганный крик «Немцы», мы покидали улицы гетто и прятались в укрытиях, хлебных амбарах, погребах. Изнуренная, моя мать настаивала на том, чтобы мы с братом бежали. «Идите в деревню. Там есть еще добрые люди. Может быть, спасете себе жизнь», — говорила она нам. В то время, когда мы перешли на другую сторону гетто, эсэсовец заметил нас. Он выстрелил и убил моего брата. Я пошла далее одна и вскоре встретила несколько беженцев. Мы проводили день, замаскировавшись в листьях, а ночью воровали картошку на полях.

Возвращение в Избицу

Крестьяне, которых мы встречали не были злыми людьми, но они боялись нам помочь. Они говорили нам: «Новое гетто образовалось в Избице. Вы не перезимуете здесь, вы умрете». В отчаянии я вернулась в Избицу, но моих родителей там больше не было. Меня приняла семья Биалович. Мы жили плохо без продуктов, без одежды, кроме того работали на кирпичном заводе. После зимы наступила весна. Но для нас весна — это угон в Собибор.

Собибор

Я никогда не забуду надпись большими черными буквами, которую я увидела, прибыв в лагерь. Из нашей группы было отобрано 10 человек, среди которых два брата Биалович (Бялович) и я. Позже я узнала, что отбор делали эсэсовцы Френцель и Вольф.

Назначенная в прачечную, изнуренная голодом, измученная лихорадкой, я работала. Я знала, стоит мне остановиться наступит смерть. Однажды эсэсовец Френцель надавал мне пинков ногами за то, что я осмелилась покрыться косынкой, чтобы укрыться от холода.

Окна прачечной выходили на железную дорогу. Когда приходил поезд, я дрожала от страха, видя, как молодые женщины с детьми на руках направлялись к лагерю № 3, лагерю смерти, не ведая ни о чем.

Однажды Симха Биалович мне сказал, что что-то готовится, что может быть мы будем скоро освобождены. Я ждала.

План восстания был очень простым: убивать эсэсовцев там, где они были; каждого в заранее установленный час. Когда мы направились к складу с оружием, со сторожевой вышки начал стрелять часовой — украинец-националист. Тогда скотина Френцель схватил автомат и расположился у выхода из лагеря. Он стрелял без остановки.

Мне удалось добраться до леса, там я спряталась в ветвях деревьев. На протяжении всей ночи лес освещался ракетами. Взбешенные эсэсовцы искали нас. Я задавала себе вопрос: «Смогла бы я продержаться всю зиму одна, в этом лесу?» Я ела сырую картошку, иногда подходила к деревне. Несколько ночей я провела в хлеву.

Блуждая, я пришла в большой монастырь, о котором я знала по рассказам нашей прислуги, которая часто ходила туда молиться. Там я узнала, что немцев больше нет в стране.

Потом я нашла Симху, ему удалось бежать. Мы поженились и уехали жить в Израиль.

Из Влодавы в Собибор.

Свидетельство Айзика Роттенберга

Я родился в небольшом городке Влодава. В нашей семье было десять детей. Во Влодаве проживало около восьми тысяч евреев. В настоящее время осталось в живых пятьдесят человек.

В этом городке, хоть и отдаленном от крупного центра — Варшавы, была чрезвычайно активная политическая и культурная жизнь. Существовали все партии. Клубы и общества давали возможность заниматься всеми видами спорта и даже иметь самодеятельный театр. Была так же во Влодаве иешива, одна из самых старых и известных в Польше. Именно у нас скрывался знаменитый раввин из Радзина[610]. Который призывал к сопротивлению и которого воспел поэт Катцнельзон.

Влодава находилась в восьми километрах от Собибора. Польские крестьяне, приходя на рынок, говорили нам: «В Собиборе сжигают людей, евреев, взрослых и детей». Невозможно было поверить, что это могло происходить в XX веке. Но крестьяне приносили все больше и больше доказательств.

Нас могли бы спросить: «Вы оставались в восьми километрах от крематория. Что вы слышали?» Но, как и куда спастись? И потом, мы были схвачены в тиски. Мы смертельно боялись эсэсовцев, оккупировавших Влодаву и стрелявших на улице по всякому поводу и в каждого.

Имелись так же гестаповцы, СД, кто носил повязки на рукавах и свастику, потом еще сотрудничавшая с ними «голубая» польская полиция — «Granatowa»[611]. Были также так называемые «Черные» — украинские добровольцы[612]. Были всякие антисемиты, которые делали все, что хотели. И потом, нам нужно было предусмотреть случаи погромов и бегства. Чувствовалось, что у нас хотели отнять наши скудные сбережения.

Меня могут спросить так же: «Как же ты, находясь с теми восемью тысячами людей перед лицом опасности, перед лицом эсэсовцев, мог позволить взять себя без сопротивления?». Но сотня человек, вооруженных пулеметами, более сильна, чем толпа безоружных.

Молодые могли бы попытаться убежать, но они не решались покинуть своих старых родителей. Они знали, что это означало приговорить их к голодной смерти, и потом, нельзя оставить младших братьев и сестер без поддержки.