Книга За Гранью. Книга вторая - Литта Лински

— Много ты понимаешь, король, — Дэймор изогнул губы в очередной презрительной гримасе.

— Неужели тебе так трудно спасти их всех? — в отчаянии взмолилась Лотэсса. — Что тебе стоит?

— Брось, сердце мое, — Странник склонился над Тэссой. — Когда гибнет целый мир, стоит ли убиваться по нескольким людям, пусть они для тебя что-то и значили. Думаю, те, чьи имена ты шептала, предпочли бы сгинуть с обреченной Анборейей, чем быть обязанными спасением Изгою и доживать жизнь в созданном им мире. Разве ты не согласна? Ну же, не плачь. А впрочем, плачь. И пусть эти слезы, как и все те, что уже пролиты и еще будут пролиты в гибнущем мире останутся на совести Маритэ. Каждая слезинка, каждая капля крови, каждый стон отчаяния и боли — только ее вина. Твой мир умирает из-за тебя, слышишь, Маритэ?

— Слышу.

Глава 28

Сколько он не слышал ее голоса? Тысячу лет? Хотя нет, зачем врать себе? Этот голос не оставлял его в бесконечной пустоте небытия и позже преследовал, против воли звуча в сознании. Этим голосом он наделял пустые бессмысленные копии, что валялись у него в ногах, моля о прощении и заверяя в бесконечной любви.

Хотя куда копиям до оригинала? Создавая эти фальшивки, Дэймор был уверен, что в точности повторил образ Маритэ, но сейчас понимал, что все его куклы отличались от настоящей Маритэ, как стеклянные цветы от живых. Разве можно воссоздать чистое сияние и глубину этих голубых глаз или повторить танец серебряных искорок в волосах. Кто бы смог воспроизвести дыхание света в каждом движении и взгляде?

Будь проклята Маритэ! Даже сейчас он любуется ею. Бессчетное множество раз он представлял эту встречу, но никогда не видел себя восторженным глупцом, очарованным как когда-то одним обликом Маритэ.

Злость на себя отрезвила Дэймора, хотя бы отчасти развеяв наваждение. И все же он не знал, что делать. Будь Маритэ человеком, он захотел бы причинить ей нестерпимую боль, упивался бы терзаниями души и тела. Но она — проклятая Странница, которой он он не в силах причинить вреда, по крайней мере, физического.

Дэймор обернулся змеем, обвил Маритэ тугими кольцами и приподнял над землей. Та смотрела на него спокойно и ясно, не испытывая ни боли, ни страха. Он хотел лишь дать выход обуявшему его бешенству, но гнев и злость быстро сменились иными чувствами, стоило ей оказаться в тугих змеиных объятиях. Прикосновение к Маритэ — последнее незыблемое доказательство ее реальности ранило Дэймора даже сильнее, чем ее облик и голос. Эту сладкую муку хотелось длить вечно. Просто молча держать ее, не отпуская, и смотреть в глаза.

Но Маритэ не была бы собой, если бы поддержала его правила игры. Спокойно выдержав его взгляд, она чуть заметно улыбнулась и проговорила:

— Здравствуй, Дэймор.

И в голосе ее, и в улыбке, и в глазах читалась грусть. Не страх, не злость, не мольба или отчаяние, а задумчивая грусть. Таким взглядом, должно быть, смотрят на последний лист, готовый сорваться с ветки под ближайшим порывом ветра.

Дэймор предпочел снова принять человеческий вид.

— Здравствуй, Маритэ, — он не удержался и прикоснулся к ее волосам, пропуская серебряную прядь между пальцев. — Зачем ты пришла?

— Ты знаешь.

— Понятия не имею, — наконец-то он пришел в себя и принял холодный насмешливый тон — единственный, которого заслуживает смертельный враг. — Хотя, подозреваю, что ты явилась, чтобы умолять меня помиловать твой ненаглядный мирок. Так?

— Не совсем, — она отступила на шаг назад, отчего серебряный локон выскользнул из его пальцев.

— Тогда, может, за тем, чтобы молить меня о прощении за предательство и муки, на которые ты меня обрекла?

— Да, за этим, — Маритэ кивнула.

— Серьезно? — Странник изумленно уставился на нее. — Ты настолько наивна или настолько безумна, чтобы считать, что я могу тебя простить?!

— Можешь не прощать. Твое право, — она чуть заметно пожала плечами. — Однако я должна сказать, как сильно сожалею о том, что так поступила с тобой когда-то. Я не раскаиваюсь, что пыталась спасти Анборейю, но проклинаю себя, что не нашла иного способа позаботиться о ней. Прости, что пришлось принести тебя в жертву моему миру, Дэймор. Вряд ли ты поверишь, но это решение принесло мне не меньше боли, чем тебе.

— Конечно, не поверю! С чего бы? Что ты знаешь о боли, Маритэ? Ах да, ты, бедная, лишилась власти и почитания в своем мирке. Думаешь, это и есть настоящая боль? Это даже не ее тень.

— Я мучилась не от того, что утратила положение богини в собственном мире, а оттого, что предала тебя, обрекла на небытие. Не знаю, утешит ли это тебя, но мое существование все эти века было не многим лучше небытия.

— Разумеется, не утешит, — заверил ее Дэймор. — Даже страдай ты взаправду столь же ужасно как я, и это бы не искупило твоей вины. И гибель твоего мира ее не искупит. Такую вину невозможно загладить, Маритэ. Нет ничего в мире, что заставило бы меня забыть о том, как ты поступила со мной и простить тебя хоть в малой мере. Можешь не стараться.

— Я уже сказала, что прощать или не прощать — твой выбор. К тому же тебе не обязательно делать его прямо сейчас. У тебя впереди вечность.

— Это обнадеживает. По крайней мере, можно не опасаться, что ты явилась, чтобы в очередной раз попытаться отравить меня за Грань, как любят выражаться твои людишки. Значит на этот раз у тебя в рукаве не припрятано древнее запретное заклинание, нарушающее извечные законы бытия?

— Кто знает, — Маритэ улыбнулась, на этот раз загадочно, но при это все так же грустно.

— Приходишь просить прощения и угрожаешь? — Дэймор усмехнулся. — На что же ты рассчитываешь, Маритэ? Ты либо сильно осмелела, либо выжила из ума за те века, что мы пребывали в разлуке. А, может, ты рассчитываешь на мою прежнюю любовь к тебе? Считаешь, что я пронес ее через вечность страданий в безжизненной пустоте? Не надейся. Даже узы, связавшие Странников можно расторгнуть. Нельзя исказить суть вещей в одном и надеяться, что все остальное останется неизменным. Моя былая любовь к тебе давно прогорела, а пепел от этого костра погребет твой мир. Жаль, что я не могу с твоим миром уничтожить и тебя, предательница! Но хотя бы сердце мое и разум больше не принадлежат тебе. Я люблю другую.

Он обернулся к Лотэссе, о которой вспомнил впервые с момента появления Маритэ. Девушка стояла в тесном окружении мужчин, и все они безмолвно и внимательно следили за разговором Странников. Дэймору захотелось избавиться от них, от всех троих, включая Лотэссу. Зачем ему смертные свидетели их встречи с Маритэ, первой за тысячу лет? Впрочем, кто они такие, чтобы отвлекаться на них? Пусть слушают. Потом он сотрет им память, если захочет. А белобрысого можно и вовсе убить.

Отведя взгляд от Маритэ, Дэймор заметил как переменился окружающий пейзаж. Скалы словно раздвинулись, освобождая место небу, пылавшему красками заката. Темные камни, окрасились розовыми отблесками невидимого солнца. Нестерпимая душная жара сменилась свежим прохладным ветром.