Книга История Французской революции - Франсуа Минье

Однако Наполеон, несмотря на бедственные результаты своей системы, дал континенту благотворный толчок; армии его переносили с собой более передовые нравы, идеи и цивилизацию Франции. Европейские общества были сдвинуты с их древнего основания. Народы вследствие более частых сношений между собой несколько перемешались; перекинутые через пограничные реки мосты и большие дороги, проведенные через Альпы, Пиренеи и Апеннины, сблизили отдельные территории; Наполеон, таким образом, для материального состояния государств сделал то же самое, что революция сделала для умов. Блокада дополнила толчок, данный континенту; чтобы обойтись без услуг Англии, поневоле континентальной промышленности пришлось позаботиться о своем самоусовершенствовании и продуктами своих мануфактур заменить товары, до сих пор привозившиеся из колоний. Таким путем Наполеон, волнуя народы, способствовал их цивилизации. Во Франции он своим деспотизмом был, конечно, предводителем контрреволюции, но его завоевательный гений сделал из него новатора для Европы, где некоторые народы, до него находившиеся в полусне, после его прихода стали жить жизнью, в них возбужденной. Во всем этом Наполеон повиновался исключительно своей натуре. Он был рожден войной, и война составляла его главную склонность, его наслаждение; владычествовать — вот была цель его жизни. Он желал покорить весь мир, и обстоятельства доставили ему к этому полную возможность.

Наполеон являлся во Франции, как Кромвель в Англии, представителем власти армии; правление войска становится всегда неизбежным, как только революция близка к поражению, она незаметно в это время меняет свой характер и из гражданской становится военной. В Великобритании внутренняя гражданская война не усложнялась войной внешней; причина тому географическое положение страны, совершенно отделяющее ее от других государств: как только были разбиты враги реформ, армия тут с поля битвы непосредственно перешла к кормилу правления. Вмешательство ее было преждевременно, ибо ее генерал, Кромвель, застал партии еще в самый разгар их борьбы и фанатизма их верований и исключительно против них направил всю свою военную администрацию. Французская революция, действуя на континенте, встретилась с народами, расположенными к свободе, и рядом с ними с правителями, стакнувшимися друг с другом из-за страха перед возможным освобождением масс. Ей пришлось сражаться не только с внутренними, но также и с внешними врагами, и пока партии старались взаимно уничтожить друг друга в Законодательных собраниях, армия должна была отражать нашествие всей Европы. Военное вмешательство произошло гораздо позднее; Наполеон нашел партии истощенными борьбой, а верования почти совершенно оставленными; ему нетрудно поэтому было добиться от нации полного себе подчинения, и все силы правительства он мог тогда направить против Европы.

Эта разница в положении не могла не оказать громадного влияния на образ действий и характер обоих необыкновенных людей. Наполеон, располагая громадной силой и неоспоримым могуществом, совершенно свободно и безопасно мог отдаться своим планам и роли завоевателя; Кромвель же, лишенный той пассивной поддержки, к которой приводит усталость нации, и все время без перерыва подвергавшийся нападениям партий, все свои старания должен был направить на натравливание одних партий на другие и до самого своего конца действовал как военный диктатор партий. Наполеон свой гений употреблял на то, чтобы делать нечто новое, а Кромвель только на то, чтобы удержаться на своем месте, первый действовал открытой и решительной силой, второй — хитростью и лицемерием сдерживаемого честолюбия. Подобное положение должно было уничтожить господство их обоих. Всякая диктатура не может не быть временной, и как бы человек ни был велик и силен, ему никогда не удастся долгое время держать в повиновении партии или долго занимать королевский престол. Кромвель должен был, если бы он прожил несколько дольше, пасть вследствие внутренних заговоров, а падение Наполеона должно было иметь причиной восстание против него Европы. Такова судьба всякой власти, рожденной свободой, но переставшей на нее опираться.

В 1814 г. империя была разрушена; партии революции не существовали уже с 18 брюмера; все правительства этого политического периода пали одно за другим. Сенат обратился к прежней королевской фамилии. Уже и без того малопопулярный вследствие своей прежней раболепности, он окончательно упал в общественном мнении, издав конституцию, в общем довольно либеральную, но в которой решались, как одинаково важные, вопросы о гарантиях народа и о пенсиях для сенаторов. Граф д'Артуа, первый покинувший Францию, первый же и возвратился в нее в качестве королевского наместника. 23 апреля он подписал Парижскую конвенцию, по которой территория Франции была уменьшена до ее границ на 1 января 1792 г., и от нее были отобраны Бельгия, Савойя, Ницца и Женева, а также и громадное количество различных военных припасов. 24 апреля Людовик XVIII высадился в Кале и 3 мая 1814 г. торжественно въехал в Париж, предварительно, 2 мая, обнародовав Сент-Уанский манифест, которым он устанавливал принципы представительного правления; 2 июня этот манифест был подкреплен изданием хартии.

Этой эпохой начинается новый ряд событий. 1814 год служил гранью для великого движения, совершавшегося в течение двадцати пяти предыдущих лет. Революция была политической, так как направлена была против абсолютной власти двора и классовых привилегий, и военной, ибо на нее напала Европа. Реакция, проявившаяся тогда, была направлена исключительно против империи; она вызвала в Европе коалиции, она ввела во Франции представительное правление; таков должен был быть ее первый период. Позже она создала Священный союз против народа и партийное правительство против хартии. Это ретроградное движение должно иметь свое течение и свой предел. В дальнейшем нет больше возможности создать сколько-нибудь прочное и длительное правительство не иначе, как под условием удовлетворения тех обеих потребностей, ради удовлетворения которых была произведена вся революция. В правительственных учреждениях должна заключаться действительная политическая свобода, а в обществе — то материальное благосостояние, которое зависит от все далее развивающейся цивилизации.

Примечания

1 Политическое деление королевства перед 1789 г. Перед началом революции Франция, по словам Мирабо, представляла собой неорганизованное соединение взаимно чуждых народностей. Короли владели сначала только одним французским герцогством (duché de France), а затем уже мало-помалу расширили свои владения присоединением различных провинций, причем присоединение это производилось покупкой, захватом, как вымороченные или посредством браков. Таким образом, присоединенные провинции имели собственные законы, свои обычаи, свою таможню, свою магистратуру; нередко соблюдение тех или иных привилегий становилось условием самого присоединения.

Таким образом, по словам Шампьона, перед 1789 г. мы находим во Франции „бретонскую нацию“ и особую бретонскую конституцию, на которую опирается поместное дворянство. Мирабо говорит о „провансальской нации“. Дофине пользуется всяким удобным случаем, чтобы напомнить, что оно уступлено французским королям под непременным условием не быть включенным непосредственно в состав королевства; оно „принадлежит королевству, но вовсе не составляет его части“. Бургундия в лице своего дворянства и духовенства говорит, что вообще „право жителей каждой провинции сохранять свои законы, обычаи и суды“ и что, в частности Бургундию, не могут облагать налогами даже Генеральные штаты. „Независимое королевство“ Наварра имеет претензию чеканить свою собственную монету и указывает на то, что король может „жаловать угодья и титул названного королевства исключительно подданным последнего“.