Книга Победа в тайной войне. 1941-1945 годы - Павел Судоплатов

В тяжелые дни осени 1941 года, имея прочные позиции в МИДе Швеции, мы были прекрасно ориентированы в скандинавской политике и действовали не с завязанными глазами. Мы знали, что шведы и финны имеют свои интересы, и предполагали, что они хотят воспользоваться своими преимуществами в роли буфера в отношениях стран Запада с Советским Союзом и потому не были заинтересованы в нашем полном поражении. Они не хотели оставаться один на один ни с Германией, ни с Англией. Мы, естественно, доказывали шведам, что СССР является сторонником стратегического нейтралитета Скандинавии.

По этой причине мы отвергли американские предложения об уступке нам норвежской территории в качестве компенсации за победу в войне с немцами на Севере. Наш ответ мы предали гласности, хотя эти переговоры проходили в форме секретной переписки с союзниками: через свою агентуру влияния довели до сведения шведского и норвежского руководства занимаемую нами позицию. Советские контакты с представителями правящих кругов Скандинавии дополнялись постоянным и плодотворным сотрудничеством с левым антифашистским движением.

Следует также отметить, что руководство нашей резидентуры уже осенью 1941 года установило с влиятельным семейством Валленбергов секретный обмен мнениями о роли Скандинавии в этой войне.

Интересно, что именно тогда, в ноябре, теперь известный представитель этого семейства, Рауль Валенберг, еще не будучи на дипломатической службе, получил полномочия шведских властей для поездок на оккупированные немцами территории стран Европы и Советского Союза. Через семейство Валленбергов были начаты секретные переговоры о посредничестве в дележе награбленного нацистами имущества в странах Западной и Восточной Европы. Обстоятельства дела Валленберга, что навряд ли оправданно, до сих пор покрыты завесой секретности. Хотя живы очевидцы его трагедии. Как рассказывал мне известный историк Л. Безымянский, в допросах Валленберга на Лубянке участвовал видный работник внешней разведки КГБ СССР генерал-лейтенант С. Кондрашов.

В этот же период в Швеции успешно и активно действовала наша военная и военно-морская разведка. По их линий были получены важные данные о движении немецкого флота, о стратегических перевозках, об обстановке на Северном театре военных действий.

Драматично для нас и для союзников складывалась ситуация на Дальнем Востоке. В этой связи не могу не остановиться подробно на известном мифе о том, что якобы советская военная разведка и внешняя разведка НКВД своей деятельностью в Японии и Китае обусловили решение Ставки о переброске войск с Дальнего Востока на советско-германский фронт под Москву в трудные дни октября 1941 года.

Эти утверждения впервые появились в литературе по истории разведки на Западе. Западные историки исходят из того, что будто бы на планы Японии по развязыванию войны против СССР повлияла информация перебежчика Г. Люшкова, бывшего полномочного представителя НКВД по Дальнему Востоку. От него, как они утверждают, японская армия получила развернутые материалы о группировке Красной Армии на Дальнем Востоке и использовала их против нас. Однако это всего-навсего версия. Лютиков не был в курсе замыслов Москвы и нашего военного командования. Конечно, он обладал большой информацией о реальной ситуации на Дальнем Востоке, о той неразберихе, которая творилась в войсках, о низком уровне их боеготовности, проявившемся в боях на озере Хасан.

Люшкову также в целом была известна дислокация войск Красной Армии на Дальнем Востоке, но не более того. Даже агентуры ИНО НКВД в глубинных, не приграничных районах Маньчжурии он не знал. Исходя из его данных и показаний, японцы сами выбрали район реки Халхин-Гол для действий против Монголии. Они знали, что наша военная группировка в Монголии незначительна и не может оказать им серьезного противодействия. Знали японцы и о том, что монгольские войска слабы. Но то, что было осуществлено командованием Красной Армии в сжатые сроки — создание ударной группировки, — повергло японцев в полный шок. Мы оказались на Халхин-Голе в крайне невыгодных условиях. Тем не менее, Жуков как крупный и талантливый полководец остановил и разгромил японцев во встречном рискованном сражении, первоначально бросив против японцев танки без сопровождения и поддержки пехоты. Он сделал это вопреки всем уставам и не от хорошей жизни. Другого выхода у него просто не было. Но быстрое развертывание нами ударной группировки было совершенно неожиданным для противника.

Дело не в том, что Зорге сообщил в Москву о показаниях Люшкова о тактике Красной Армии и мы соответствующим образом откорректировали свои действия. Дело в другом. Жуков как талантливый военачальник принял быстрое, эффективное и единственно правильное решение.

Информация же Люшкова содержала лишь многочисленные данные об арестах, интригах «наверху», он был в курсе расправ с оппозицией. Эта информация, бесспорно, имела важное политическое, но не военное значение. Японцы поделились с немцами этой информацией, но к нам она попала в отраженном виде через сообщения Зорге, которому показывал ее немецкий военный атташе. Все это сыграло двоякую роль. На первоначальном этапе она была правильно использована японским командованием в выборе места боевых действий на основе данных о низкой боеготовности Красной Армии. Затем в связи с развитием событий на Халхин-Голе, массовым применением нами танковых соединений, у японского командования возникли обоснованные сомнения в показаниях перебежчика.

Развитие событий не укладывалось в старые каноны. Японские генералы практически оказались не способны спланировать на реке Халхин-Гол крупную маневренную операцию с использованием механизированных соединений. Для японского политического руководства стало очевидным, что уровень готовности их армии к ведению масштабной войны с сильным противником не отвечал современным требованиям. Мы же из событий на Хал-хин-Голе сделали правильные выводы. Японцы увязли в длительной войне с Китаем. Их группировка в Маньчжурии не была готова и не имела запасов для ведения широких наступательных операций против Советского Союза. В этой связи хочу подчеркнуть, что принципиальное решение Сталина оставить на Дальнем Востоке лишь войска для прикрытия границы и активной обороны было принято еще до начала советско-германской войны. Переброски войск под Москву в октябре 1941 года были логичными, хотя и вынужденными, шагами советского командования.

Дело в том, что помимо донесений Зорге, к Сталину поступали другие не менее важные данные о противоречивом развитии обстановки на Дальнем Востоке. Мы твердо знали, что Япония имеет отличные от Германии собственные интересы в конфликте с США, Англией и Китаем. Без нейтралитета Советского Союза в этом противостоянии японцы не могли реализовать свои цели — установить господство в Азии.

16 июля 1941 года резидент НКВД в Китае А. Панюшкин доложил в Москву о реакции Чан Кайши, китайского правительства на фашистскую агрессию против СССР. Указывалось на то, что они рады этому нападению, этой войне, считая, что вслед за этим наступит черед выступления Японии против Советского Союза и она вынуждена будет прекратить активные боевые действия в Китае.

Нужно отметить, что в то же время в Китае находился Лочлен Кэри — помощник президента Рузвельта по Дальнему Востоку. Будучи членом негласного аппарата Компартии США, он, как источник «Паж», через доверенное лицо руководства американской компартии нашего групповода Я. Голоса передал советскому резиденту в Нью-Йорке «Луке» — Кларину (П. Пастельняк) исключительно важные данные об обстановке в Китае и перспективах нападения Японии на Советский Союз.