Книга Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Мне было невыносимо больно от мысли, что я веселилась в те минуты, когда свершилась трагедия. Я сожалела, что не участвовала в волнующем митинге на площади Царей Израиля (ныне площадь Рабина), не слушала страстную речь Рабина и «Песню о мире», которую пела известная певица Мири Алони вместе с находившимися на трибуне лидерами (Рабин, лишенный музыкального слуха, ужасно фальшивил). Не видела, как он обнял Переса, своего вечного соперника, с которым на склоне лет сумел помириться. История витала над площадью – но и над прилегающей к ней автостоянкой, где сидел убийца, поджидая свою жертву. Как символично, что пуля пробила лист со словами «Песни о мире», который был в нагрудном кармане пиджака Рабина. Лист был запятнан кровью. Песня о мире убита.

Если бы было хоть плечо, чтобы на нем поплакать… Сидя в одиночестве, я даже плакать не могла. Словно окаменела.

На следующий день мы поехали в Иерусалим – я и мои дети. Множество людей ехало в Иерусалим – это был порыв, который трудно объяснить. Если ничего уже нельзя сделать, то хотя бы быть вблизи, пройти возле его гроба, присоединиться к массам скорбящих.

Площадь перед зданием кнессета была полна людей. Сбоку полицейскими заслонами была огорожена широкая дорожка, ведущая к постаменту, где стоял гроб. Людской поток из десятков тысяч людей медленно двигался по этой дорожке; мы провели в очереди около получаса и почти не продвинулись вперед. Было ясно, что потребуется много часов, чтобы дойти. Для меня это было слишком тяжело, и мы вышли из очереди. Я присоединилась к одной из многочисленных групп молодежи, сидевших кругами, прямо на земле; посреди круга горели поминальные свечи, а парни и девушки негромко пели грустные песни. Я пела вместе с ними.

Когда мы ехали обратно, дороги были забиты транспортом. Подстрекательские граффити на стенах домов кололи глаза. На стене одного из почтовых отделений Бат-Яма большими красными буквами была намалевана надпись: «Рабин виноват!» Я подумала о человеке, написавшем эти слова, и о сотнях других, намалевавших на стенах подобные надписи. Что они чувствуют теперь? Рады, что их приговор осуществился? Может быть, стыдятся? Понимают, что преступили грань? Раскаиваются? А может быть, гордятся: «И моя рука была причастна к этому…»

На следующее утро я позвонила в почтовое отделение и сказала, что хочу говорить с директором. «По какому вопросу?» – спросили меня. Директор – это ведь король в своем маленьком королевстве. Кто мы такие, простые граждане, чтобы просто так крутить королю голову?

Я сказала: «По личному делу». Велели подождать. Когда директор соизволил взять трубку, я сказала ему:

– Господин директор, когда вы сегодня утром пришли на работу, вам не бросилось в глаза нечто возмутительное?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал он тоном, выдававшим нетерпение.

– Я говорю о подстрекательской надписи на стене учреждения, которым вы руководите.

– О какой подстрекательской надписи?

– Вы проходите мимо нее каждый день, входя в здание и выходя из него. Невозможно не видеть ее, она очень яркая.

– Клянусь, я не обратил внимания!

– Не может быть. Так вот, я как жительница этого города спрашиваю: достойно ли это, по-вашему, чтобы на стене государственного учреждения была намалевана подстрекательская надпись против главы правительства? Что это, вы являетесь политической почтой? Почтой подстрекателей?

– Вы правы, госпожа. Это недостойно. Мы просто не обратили внимания.

– Так, может быть, хотя бы теперь, после того как приговор против «виновного» приведен в исполнение, вы смоете эту надпись, которую «не видели» на протяжении месяцев?

– Да, конечно, я сейчас же пошлю людей, чтобы закрасили ее белой краской. Спасибо, что вы обратили на это наше внимание.

– Не стоит благодарности.

В школу, на заборе которой было намалевано «Смерть Рабину!», я не стала звонить, а пошла лично. С трудом добилась того, чтобы охранник впустил меня. Я добралась только до заместительницы директора. Спросила ее:

– У вас в школе сегодня праздник?

– Праздник? Почему? Кто вы такая, геверет?

– Я жительница города. Я думала, что вы празднуете осуществление пожелания, написанного у вас на заборе. Очень воспитывающая надпись, между прочим.

И там никто из учителей «не видел» эту надпись. Обещали немедленно смыть ее.

– Я журналистка, – сказала я, словно между прочим. – Не смывайте, я хочу прийти с фотографом, сфотографировать ее и опубликовать фотографию в газете.

– Пожалуйста, не делайте этого, – попросила заместительница. – Мы сейчас же смоем ее!

– Ваша школа – государственное учреждение. Куда вы смотрели до сих пор? – сказала я и вышла, хлопнув дверью. Тяжелая усталость навалилась на меня. Что толку от этого теперь!

При всем сожалении о смерти Рабина-человека, были оптимисты, полагавшие, что процесс мира будет продолжаться: ведь существуют соглашения, подписанные перед лицом всего мира, и есть Шимон Перес, который сможет направлять продолжение процесса. Я не разделяла этот оптимизм. Личность Ицхака Рабина, с его блистательной военной карьерой, излучала авторитет и доверие, и когда он одобрил и возглавил процесс Осло, большинство народа пошло за ним. Личность Шимона Переса, при всех его достоинствах, на протяжении многих лет вызывала острые споры в народе, у него было много врагов даже в лагере левых, не говоря уже о правых. Пойдет ли народ за ним?

Дни, потянувшиеся после убийства, были мрачными, во всяком случае, для меня. Весь мой энтузиазм пропал. До тошноты раздражали лицемерные выражения скорби, с которыми выступали вчерашние подстрекатели, те, которые подталкивали к «действию» и теперь изо всех сил старались отмежеваться от него. Но раздражало также многое в реакции людей, которые были близки к Рабину. Все преувеличенное превращается в патетику и дает результат, противоположный желаемому.

Кампания по увековечению памяти убитого главы правительства проходила под сильным давлением его вдовы, покойной Леи Рабин. Посвящения «имени Рабина» прилепляли ко всему на свете, даже к объектам, которые были ранее посвящены другим и носили их имена. Например: больница «Бейлинсон» имени Рабина – разве это не курьез? По-моему, достаточно того, что площадь Царей Израиля была переименована в площадь Рабина: это центральная площадь Тель-Авива, там происходило его последнее выступление, там, рядом с площадью, он был убит. Тут есть прямая связь. Рабин был человек скромный и стеснительный; он покраснел бы, если бы увидел плакаты с его именем на каждом шагу.

Раздражала меня также кампания искажения истинного облика Рабина. На него навешивали всяческие украшения, совершенно ему не подходившие. Например: «наследие Рабина», которое всем предписывалось изучать. Какое наследие? Рабин не был философом, он был человек дела, а не слов. Личная честность, блестящие способности военачальника, политическое мужество – это не «наследие», а качества личности. Невозможно научить кого-то быть лидером; либо человек обладает качествами лидера, либо нет. И если нужен символ, то нет ничего символичнее того факта, что старый солдат погиб в бою за мир.