Книга Механическое сердце. Искры гаснущих жил - Карина Демина

…Ригер, раздраженный, забившийся в угол со стаканом виски. Он не пьет, держит, и трезвая его злость прорывается в жестких чертах лица. То и дело задирается губа, обнажая клыки. Ригер не рычит, но… взбешен? Определенно.

– Успокойся. – Мясник поворачивается к нему вяло, опирается локтем на спинку стула, и эта неестественная поза у него получается расслабленной, ленивой. – Это всего-навсего деньги.

– Ну да, для тебя! – Не ясно, что больше злит Ригера, его нынешнее невезение или же везение Мясника, перед которым возвышаются аккуратные башенки фишек.

– И для меня… для него… – Он указывает на Дирижера, который подтверждает слова полупоклоном. Сегодня он изменил своей привычке, явившись в полумаске. Иссиня-черный атлас и темные же глаза, которые смотрят недобро.

Бледная рыхловатая кожа.

И нить шрама.

Дирижер, ощутив на себе внимательный взгляд, оборачивается. Но между ним и Кэри вырастает Полковник.

– Хватит языком трепать, – ворчит он, похлопывая двумя пальцами по перчатке, и в жесте этом виден скрытый смысл. – Раздавай.

– Раздавай. – Мясник соглашается. В пальцах он вертит фишку, красненькую, на сотку, и наблюдает, как та переходит с пальца на палец, замирает на мизинце и… катится обратно.

Фишка вдруг оказывается зажата между указательным и средним пальцами, а затем летит в лицо Ригеру и, ударившись в лоб, падает под ноги.

– Ты… – Он вскакивает и, ни слова не сказав, бросается на Мясника.

А на плечи Кэри ложатся руки Сверра.

– Сиди.

Она и не собиралась вмешиваться.

Ригер вцепился в горло Мясника, опрокинул на стол, и фишки покатились, посыпались на грязный паркет. Со звоном упал бокал, и на зеленом сукне стола расплылось влажное пятно.

– Ты… – Ригер был в бешенстве. А Мясник улыбался, и была эта улыбка такой знакомо безумной, что у Кэри сердце остановилось.

– Отпусти, – мягко попросил Дирижер.

Узкий клинок скользнул под подбородок Ригера. И тот отступил.

– Он… он меня спровоцировал. – Ригер прикоснулся к шее, размазывая кровяной ручеек. – Ты же видел, что он меня спровоцировал…

Ригер смотрел на Сверра, а Дирижер – на Мясника, из глаз которого исчезло прежнее сонное выражение. И Полковник положил руку на трость, вроде бы небрежно, но давая понять, что вмешается.

Стало вдруг тихо-тихо…

– Он, – Кэри удивилась тому, что говорит она шепотом, – он как будто разрешения спрашивал. Дирижер у… Мясника.

– А тот?

– А тот махнул рукой и отвернулся, точно простил, но… мне показалось, он запомнил. Просто Ригер был нужен… я не знаю, зачем нужен. Они терпели его. Сверр сказал, что терпели. Я… не хотела ничего знать.

– Понимаю.

– И каждый раз старалась забыть, что видела… что что-то вообще видела и…

– И теперь ты думаешь, что тот человек убил Ригера.

Кэри отчетливо помнила и выражение глаз Мясника, холодных, змеиных каких-то, и странную его полуулыбку, и прикосновение к разбитой губе, точно он желал убедиться, что подобное несчастье и вправду случилось. Да, пожалуй, Мясник мог бы избавиться от Ригера.

– Если… если он перестал быть полезен. Дело действительно не в деньгах. Однажды я видела, как Мясник передал Полковнику саквояж, в котором лежали пачки банкнот. Они высыпали пачки и пересчитывали, не банкноты, а…

– Я понял.

– И то, что проигрывал Ригер, – это на самом деле мелочи, ерунда… Сверр говорил, что иногда приводили людей, которых нужно было зацепить. И не обязательно долг отдавать деньгами. Ригер что-то умел…

– О да, – со странным выражением отозвался Брокк. – Умел. Спасибо.

– Я тебе помогла?

Он коснулся губами тыльной стороны ладони.

– Очень.

– И… – Кэри надеялась, что покраснела не очень сильно, – я не знаю, важно это или нет… но еще мне показалось, что Дирижер… что он намного моложе Мясника. Не спрашивай почему, но просто показалось…

…жесткий подбородок, тонкие губы.

Шрам.

И пальцы, время от времени прикасающиеся к маске, точно проверяющие, на месте ли она…

Лишь он и Кэри скрывали лица…

– Не думай об этом, – попросил Брокк, поднимаясь. – Доверься мне.

Кэри уже верит.

И ей страшно, что ее веры на двоих не хватит.

Глава 34

Сон без сна. Беспокойное кружение минутной стрелки по циферблату, который в предрассветных сумерках выглядит серым. И бронза цифр потускнела, точно время вовсе исчезло.

…время лечит.

Пустые слова, и знакомая саднящая боль под сердцем. Стыдно признаться. Стоит смежить веки, и перед внутренним взором встает лицо деда. Он хмурится и морщит брови, кривит губы, сдерживая слова.

В последние годы он стал очень осторожен со словами.

Боялся потерять еще и Брокка?

Забавно, но им двоим не было куда деваться друг от друга. И теперь старик вернулся.

– Я рад тебя видеть, – сказал Брокк, откидываясь на кресле.

Он видит себя со стороны, беспомощный щенок, забывшийся в подобии сна. Сидит, ноги вытянул, а сапоги не снял. И глина того прифабричного берега застыла жесткой красной чешуей. Одежда пропахла дымом. И запах воды пробивался, но сквозь него – все та же навязчивая, тяжелая лаванда.

Встать бы. Напиться. Когда пьешь, становится легче, во всяком случае, ненадолго. Но и пара часов в хмельном забвении – это уже много.

А дед хмурится сильней и молчит. Всегда молчал, до самого последнего дня, но тогда уже Брокк научился читать его молчание. А до того…

– Чего ты от меня хочешь? – смешно разговаривать с самим собой, и нелепо – с призраком, который существует лишь в воображении. Но сейчас, на переломе нового дня, Брокк готов поддаться слабости.

В конце концов, он имеет право…

На что?

Губы деда шевельнулись, и вопрос прозвучал.

На жизнь.

На счастье, которое не абстрактное понятие, но весьма конкретное, живое, с привкусом хмеля и дурмана, и чтобы голова кругом, а весь мир – прекрасен.

Само совершенство.

И мысли легкие… тогда у него была на удивление ясная голова. И мучила постоянная жажда нового, нет, не совсем мучила, скорее доставляла несказанное удовольствие. Брокк сам себе казался всемогущим, ведь… как иначе, когда она так смотрит.

– Порицаешь? Я ведь тоже живой. – Он все-таки поднялся, прошелся, оставляя на ковре след глиняных чешуек. И добравшись до бара, вытащил бутылку.