Книга Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

И все же, вдоволь наговорившись, они пришли к неожиданному мнению искать все же точки объединения, создавать пусть маленькие, но яркие очаги… взаимопонимания. Артеменко осознанно, с известной долей осторожности употребил это слово, и оно не вызвало раздражения у Мишина. Он добился для себя возможности через неделю предложить несколько вариантов таких мероприятий. Артеменко решил, что подключит к диалогу академических ученых и исследователей, не запятнанных излишней преданностью нынешней власти. А если окажется возможным, то и промышленников. Для этого ему надо было очень тонко представить ситуацию, развернув идею едва ли не в другую сторону.

3

Как часто бывало после важной встречи, Артеменко почувствовал потребность размышлять и двигаться. Он привык так с детских лет, когда впечатлительным подростком мог долго в полном одиночестве гулять по Софиевскому парку, казавшемуся необъятным, бездонным, наполненным причудливыми голосами птиц и беспардонным, глухим потрескиванием тяжелых стволов. Естественность, могущество, непостижимая упорядоченность хаоса в природе, под обаяние которой он неизменно попадал, всегда шла на пользу воспаленному мозгу, захватывала судьбоносными фантазиями, которые вели дальше к визуальным представлениям будто бы уже реализованных решений. И сами вынашиваемые решения необъяснимо оказывались верными. Подъехав к своей квартире-офису, он не стал подниматься – знал, что стены встретят его неприветливо и холодно, несмотря на жаркую погоду. Там, внутри помещения, которое он не умел обжить в одиночку, присутствовал застоявшийся, пугающий его запах пронзительной тоски и безжизненности. Его в последнее время настораживало, что даже запах кофе казался другим, пресным. В нем явно чего-то недоставало, и однажды он понял – не хватало ее запаха, родного, притягательного запаха любимой женщины, которого он тут лишился. После этого открытия Артеменко стал избегать находиться в этой квартире в одиночестве, если только он не работал с подготовкой отчетов Центру.

Только тут, перед домом, выйдя из машины, Артеменко удивился, что не сразу заметил недавно прошедший кратковременный дождь, оседлавший городскую пыль и разбрызгавший по всему городу ароматную свежесть. Он создал ощущение благодушия и сокровенности бытия, которые случается улавливать душе во время пения церковного хора или игры органа. Потому, решительно сбросив пиджак и с облегчением стянув галстук, а затем по привычке переложив права в задний карман брюк, Алексей Сергеевич отправился прогуляться по старому ботаническому саду. Там он сразу ощутил благотворное влияние свежести, в которой была молодая, вновь рожденная взаимодействием земли и неба энергия, тайно убеждающая в постоянстве бытия и вечной готовности Вселенной ласкать своих детей.

Он медленно, никого не замечая, брел по дорожке, и его никак не заботили ни престарелые люди, водрузившие тяжелые тела на быстро высохшие лавочки, ни молодые, совершенно не обремененные заботами парочки, пытающиеся успеть выжать из удачно сложившихся моментов жизни все возможное. Полковник шел мимо, будто завороженный, и мысли горячим, струящимся потоком уже хлынули по многочисленным каналам, соединяясь в невидимом фарватере его мозга, чтобы быть безжалостно перемолотыми и переработанными в нечто совершенно новое по структуре и химическому составу.

А с этим Мишиным не соскучишься, думал он. Признаки нереализованности, которые он первоначально принял за искомую акцентуацию – невротическую жажду славы, – проистекают совсем из других источников. Как внимательный наблюдатель Артеменко уловил, что главная проблема этого человека – чудовищное несоответствие его богатого, разветвленного, панорамного внутреннего мира с вопиюще поверхностным, варварски диким, извращенным внешним миром, в котором ему приходится обитать. Пока он не знал, что с этим делать и как применить для своих задач, но решил доложить в Москву лишь коротким, более чем осторожным донесением о развитии контакта, чтобы не взять на себя обязательств, которые в будущем могли бы оказаться непосильными. Затем мысли Артеменко незаметно переметнулись к самому предмету разговора, и все его сознание наполнилось странным щемящим беспокойством, которое уже становилось привычным, когда он думал о своей работе. Действительно, последние месяцы это ощущение все чаще овладевало им, как будто мимо воли поглощало его, как если бы он без противогаза вступал в зону отравленного газами пространства. Его не покидало чувство, что он сам участвует в распылении отравляющих газов, зная, что отравит этим и себя самого. Но еще больше росло смятение разведчика, когда он думал, что все это делает зря. Размышляя о сказанном Мишиным, Алексей Сергеевич в который раз задавал себе вопрос: в самом ли деле украинцы понемногу пытаются избавиться от состояния коллективной инфантильности? Действительно ли они приходят к такой постановке приоритетов, когда вначале стоят интересы отдельной личности и только из них уже вытекают интересы государства? В России, понятно, все наоборот: сначала положи жизнь на алтарь интересов державы, будь голоден, в рубище, но чудодейственным образом спаси полмира. Или еще хуже, будь готов сгинуть во имя императора! Артеменко почему-то вспомнил, как его даже в детстве коробили сцены из «Войны и мира», где наивный поручик Николай Ростов уповал на встречу с государем и желал умереть ради него. А ведь Толстой – прозорливый гений – очень тонко подметил эту чисто русскую черту. А вот украинец – в этом нельзя не согласиться с яростным Мишиным – ни умирать с душой нараспашку за какого-то царя, ни ждать его прихода, доброго или злого, не станет. История украинца – это история автономного балансирования между различными крупными силами. И эта преимущественно суровая, часто кровавая история научила украинца опираться на собственное чутье, на свои силы, на свою изворотливость. Украинцы сумели выйти на Майдан, чтобы доказать существование нации, электоральной демократии. Россияне, скорее всего, не вышли бы, потому что были бы раздавлены или отброшены могущественной волной опричников. В Украине появилась свобода мысли и слова, в России ее выбили битами и точечными отстрелами. Вот и Мишин убежденно твердит, будто Россия путинская постепенно превращается в одну громадную спецслужбу с небывало разветвленной сетью агентов влияния и осведомителей. В исполинский военный лагерь, окруженный искусственно придуманными врагами, что и стало основным фактором сплоченности российского общества в новое время. И отвернуло внимание обычного человека от собственных проблем и задач. Идея создания сильного государства затмила идею возрождения личности. Что-то в этом, пожалуй, есть. Но при чем тут все это? К чему эти мысли?

Артеменко тряхнул головой, точно пытался стряхнуть назойливые мысли, которые не имели для него той сакральной важности, которую им приписывал Мишин. Но мысли вороньей стаей продолжали кружиться над ним. Что происходит? Где грань между добром и злом, между желанием полноценно жить и необходимостью умирать во имя чьих-то амбиций? Ведь и Украина сегодня управляется олигархическими группировками, узколобость которых определяется хотя бы неспособностью их объединения. Эти группировки поставили страну на грань выживания. Артеменко вспомнил, как точно одна украинская газета определила отношения властей со своими народами: российские лидеры создают Россию для себя, прикрываясь идеей создания сверхдержавы, украинские тоже строят свою персональную Украину, прикрываясь идеей построения демократического государства. А то, что московские хозяева умело играют на амбициях киевских, уже совсем другая история. Действительно, согласился Артеменко сам с собой, совсем другая история. Была бы… если бы речь шла просто о борьбе двух кланов. А не о выживании двух народов. Великих народов, повторил он сам себе, сжав для верности одной рукой другую.