Книга Translit. Роман-петля - Евгений Клюев

Тем более что Кит действительно же ведь перезванивала… иногда.

Она даже выучила по-русски фразу: «Я не собака Павлова» – и с гордостью произносила ее, будучи уличенной в игнорировании очередного звонка, причем произносила по-русски (так ей самой, во всяком случае, казалось), не принимая во внимание отсутствия у собеседников каких бы то ни было представлений о русском языке. Я-не-собака-Павлова – и все тут. И что тут такого непонятного? У собаки Павлова можно воспитать рефлекс на звонок, а она, Кит, не-собака-Павлова, и у нее, Кит, рефлекса на звонок воспитать нельзя, вот… и нечего рассчитывать на то, что она высунув язык будет бросаться к телефону!

В этом смысле Курт был, конечно, собакой Павлова, причем даже не простой собакой Павлова – одной, так сказать, из собак, но образцовой собакой Павлова. Не подойти к телефону, находясь поблизости, он считал непристойным. Назначение купленного для него сто лет назад и так же давно установленного автоответчика Курт понимал исключительно примитивно: хранить в себе сведения о звонках, поступивших в отсутствие Курта. Возвращаясь откуда-нибудь (например, из ближайшего супермаркета), он обязательно нажимал на правую кнопку автоответчика, чтобы проверить, не звонил ли кто. И если звонили, Курт перезванивал тут же: даже не поставив сумку… так, с сумкой в руке, и разговаривал.

Понять, что автоответчик на самом деле нужен для того, чтобы «фильтровать» звонки, то есть сначала послушать, кто тебе звонит, а уже потом – в зависимости от обстоятельств или настроения – брать или не брать трубку, Курту так никогда и не удалось. Кстати, не было и ничего страшнее, чем сказать ему: «Ты вчера не брал трубку» – Кит пару раз попробовала, последствия были ужасны. Что-значит-не-брал-трубку, как-тебе-удаются-такие-бессовестные-формулировки, если-не-брал-трубку-значит-дома-не-было… и так далее.

Нарываться еще раз не хотелось, но Кит кое-чего в последнем своем сообщении себе напозволяла – насчет я-знаю-что-ты-не-в-Ютландии… это было зря. Теперь придется каяться, поскольку в чем-то она опять промахнулась: не то Курт на самом деле так не вовремя уехал в Ютландию, не то надулся и решил уже никогда больше не разговаривать с нею (решение такое он принимал как минимум дважды в неделю).

Ни звонить еще раз, ни гадать дальше Кит не стала – на ночь глядя отправилась в гости, наспех поборов в себе жуткую усталость последних двух суток. На минуточку ей показалось странным, что, кроме нее, в автобусе не было ни одного пассажира: время, конечно, сильно позднее, но чтобы уж совсем никому не надо в Копенгаген… непонятно… впрочем, она тут же забыла об этом и доехала до станции «Главный вокзал» одна.

Делая пересадку, Кит купила в ночном киоске свежих венских булочек, которые Курт любил, но упаковали булочки глупо, возложив их на продольную картонку и обернув все это дело бумагой: теперь ей приходилось, согнув руку в локте, нести шаткое сооружение на ладони, на уровне груди. Так ехала в метро – с сооружением перед собой, так и к дому подошла. На звонок в дверь никто не откликнулся. Ключ у Кит имелся свой – и недолго думая она им воспользовалась.

В доме – по крайней мере, на первом этаже – было нехорошо пусто. Подниматься на второй, к Курту, она не решилась… даже в отсутствие Курта не решилась: тот, делая исключение только для своего соседа с первого этажа, терпеть не мог, когда к нему вламывались без приглашения.

Понять, как и почему исчез Курт, здесь, на первом этаже, однако не удавалось: в прихожей не оказалось вообще никаких следов срочного отъезда – вроде забытых на случайных местах вещей, а в кухне не было даже кружки с недопитым кофе, которая была – всегда, поскольку Курт, как и сама Кит, постоянно носил с собой кружку, периодически делая глоток-другой и в конце концов забывая свой кофе на подлокотнике, например, кресла. Вся посуда на кухне оказалась вымытой, посудомоечная машина – разгруженной… казалось, Курт, расправившись с повседневными обязанностями, просто вышел ненадолго – например, пройтись перед сном, что ему, вообще говоря, было совсем не свойственно.

Кит нажала на правую кнопку автоответчика и услышала:

– Курт, это Кит. Я знаю, что ты не находишься в Ютландии, хватит валять дурака. Мне нужно задать тебе один вопрос…

Это сообщение оказалось единственным.

Кит стерла его: не было, стало быть, сообщения, дорогой Курт, нечего мне, как сказано, нарываться… Не было сообщения – и вопроса не было. А если и был вопрос, то ответ на него Кит знала – ответ Курта знала (Курт ведь всерьез никогда ее не принимал, что ему и этот вопрос?):

– Ах, Кит, довольно мне голову морочить: у меня уже один такой… морочильщик на первом этаже – под боком! – живет.

Дальше Кит действовала так, словно все происходило во сне. Она пошла на кухню и сварила кофе. Развернула пакет с венскими булочками и положила по одной на каждую тарелку. Тарелки поставила на маленький стол в гостиной. Перелила кофе в кофейник и водрузила кофейник между тарелками. Принесла салфетки, положила по одной справа от каждой тарелки. Вспомнила, что забыла сливки (Курт всегда пьет кофе со сливками, брррр!), нашла их в холодильнике, налила в сливочник – у Курта, в отличие от нее самой, все было: сливочник для сливок, молочник для молока, яйцерезка для вареных вкрутую яиц, чеснокодробилка для чеснока… и даже этот, как его… пет-руш-ко-из-мель-чи-тель, странный прибор, напоминавший миниатюрную мясорубку с неким ежиком внутри, ежик этот (ежика этого) надо было, стало быть, вертеть – тогда-то петрушка и из-мель-ча-лась. Ну, ладно… поместив сливочник в центр стола, Кит села с ногами в кресло и стала ждать. Она не знала, чего ждала, кого – что-нибудь должно было случиться, кто-нибудь должен был прийти, не век же ей тут сидеть одной в чужом доме, зачем-то ведь она сюда приехала!

Телефон стоял рядом с креслом – и Кит все боялась, что он внезапно зазвонит… Чтобы этого не случилось, она еще раз прокрутила запись голоса Курта на автоответчике: «К сожалению, я не могу подойти к телефону, поскольку нахожусь в Ютландии. Перезвоните мне дня через два, спасибо. Или оставьте свое сообщение на автоответчике». Подумала, подумала – да и позвонила Курту на мобильный.

– А-а-а, Кит… что-нибудь срочное?

– Да нет, в общем…

– Давай позже поговорим, можно? А то у него там, в мезонине, я слышу, телефон надрывается…

– Можно и позже, – без боя сдалась Кит, даже не сказав, откуда звонит.

И тут на втором этаже, где обычно находился Курт, раздался звук открывающейся двери.

– Курт? – оторопев, крикнула Кит в пространство, чувствуя, как во рту мгновенно высохло.

– Какой Курт! – ворчливо отозвался сверху Курт. – Я же в Ютландии, только что с тобой из Обенро разговаривал!

– Да почему в Ютландии-то, как в Ютландии-то? – внутренне отменяя несуразность диалога, спросила Кит.

– Вот тоже… инспектор полиции! Спасать я его уехал, понимаешь? Спасать!

– Но ты же сейчас здесь! – не выдержала Кит.

– Не сходи с ума, – обычнейшим образом ответил Курт. – Никакого «сейчас» больше нет. И никакого «здесь» тоже нет. Кончились все «сейчас» и «здесь», кон-чи-лись!