Книга Последний мужчина - Михаил Сергеев

Прямо напротив кордона «Грушевая поляна», над ущельем, разделявшим оба склона, темнеющим в вечерних сумерках исполином возвышался фиолетовый утес. Степан Тимофеев, старший егерь кордона, стоял на крыльце своего лесного жилища, вглядываясь в размытую закатом линию контура скалы.

— Чего там, дядя Степан? — спросил подошедший с вязанкой дров молодой человек лет тридцати.

— Да вроде как костёр… или мерешкуется… вон на вершине, глянь. — Он указал в сторону утеса. — У тебя глаза-то помоложе.

Молодой человек повернул голову и несколько секунд стоял прищурившись.

— Я дрова свалю, вынесу бинокль, — бросил он и, ловким движением ноги поддев дверь, скрылся за нею. Ещё через минуту старший егерь отнял бинокль от глаз и выругался:

— …твою мать. Опять! Одиннадцатого августа. Как в прошлом годе! Сушь-то какая стоит. Не ровён час пожар. Махом схватится. — И, сплюнув, добавил: — Надо идти. Ты, племяш, можешь посидеть… я и сам, не впервой…

Парень, глядя в окуляры, пробормотал:

— Точно костёр. Да как же вы один-то, дядя Степан? А я на что? Щи варить? Так есть кому, — и, натягивая куртку, добавил: — Вот козлы…

— Тише, ты… Не зли их.

Парень недоумённо почесал затылок.

Через час они уже шли по дну ущелья вдоль по речушке, которая скатывалась откуда-то с гор, не замечая, что одна нарушала опустившуюся на урочище тишину.

— Вот, переход и дорога наверх. Минут тридцать… и будем там.

Степан, сноровисто не по возрасту прыгая с камня на камень и тем указывая дорогу племяннику, перебрался на ту сторону.

Ветки сухо и недовольно потрескивали, отбрасывая от себя язычки пламени, словно бесконечно повторяя: «Отстань. Надоел. Ну что ты вяжешься и вяжешься… спать давно пора…»

Если бы на Сергея кто-то посмотрел со стороны, то с удивлением обнаружил бы, что пламя почему-то не отражается в очках, как происходило всегда и во все времена. У каждого зажжённого костра. Пусть не в стеклах, так в глазах. Здесь ничего такого не было. Как и тепла. Огонь, казалось, затухал, приближаясь к лицу, освещая лишь усталость и шевелящиеся губы:

— За германиками будут швейцарики и румыники. Умрут и никасы, и придут фикусы. Уйдут Сергеевы, появятся михеевы и всякие хеевы. Как оставили нас чеховы, уступив дорогу греховым, смеховым и бреховым. А на смену бжезинским выплывут… чеширские…

Он бросал в огонь один за другим белые листы бумаги, которые, вспыхивая, каждый раз освещали редкие кусты поодаль.

— Вот видишь… и ты мёрзнешь. Так и не согрелся. Присоединяйся к толпам обмороженных. Помнишь? Только не вздумай бросать ворохом, теплее не станет, — услышал Сергей. — А огонь не удержать, урочище загубишь.

— Уйди. Я хочу остаться один. Ты своё сделал. Нового ничего не скажешь.

— Ну почему? Могу даже облегчить. Вот, к примеру, полотна, краски тепла вообще не дают. Да и жгут их реже. А сейчас вообще никто. Чудаки. Зачем пишут? Камин не растопишь… мешков не сшить — хлеб завоняет.

— Козлячья у тебя всё-таки логика, копытный. По ней театралам и балетным вообще жечь нечего. А как же плёнки? Записи? Там ведь не только «Щелкунчик».

— Так то давно было. Подарки будущему, чтоб не сбилось. — Голос хохотнул. — А после, ну, твоих современников… чуешь? Пару веков назад и мечтать не мог о такой помощи самих тварей. Да ты не отвлекайся, жги, жги.

— Никак, рад?

— А то! Не каждый раз вот так, без договора…

Степан Тимофеев, обозлённый и усталый после долгого подъёма, тяжело дыша, подошёл к самому костру:

— Что же ты делаешь, парень? Посмотри, трава вся сухая. Полыхнёт, охнуть не успеешь! Заповедник ведь. Единственный на земле. На каждом шагу написано. То есть… у самого же на страницах.

— Уч-Кош? Заповедник чего? Зла? — Сергей бросил в огонь пачку листов. Сучья затрещали с утроенной силой. Мужчина с племянником отпрянули назад. Только сейчас они увидели, что горит рукопись.

— Э-эх! Что же вы, другого места не нашли? — уже с сожалением произнёс егерь. — Заповадились жечь здесь. Третий в этом году, — и участливо пододвинул ногой вывалившуюся из костра ветку. — Дай-ка, — повернулся он к племяннику и, протягивая сидящему саперную лопатку, сухо сказал: — Догорела уж, давай закапывай угли землей… да пойдем. Поди, фонаря-то нет. А тебе к морю. Им всегда к морю, — егерь кивнул спутнику.

— Откуда вы знаете, что передо мною был «Суходол»? — Сергей с удивлением посмотрел на него. — Ах да… вы же народ. Тогда продолжайте.

— Да уж известное дело… ещё дед рассказывал… и отец предупреждал не трогать вас. А как не трогать, вот в запрошлом годе вишь какой пожар устроили, чуть как двадцать годков назад не полыхнуло, — он указал куда-то в темноту. — Всё ущелье… как днём! Бесы-то все повыскакивали из нор. Выли недели две… видать, чего-то там у них сгорело.

— Да вы что? — Сидящий вскочил. — Вы уверены?!

— Как не знать? Известная история. Место-то клятое. Так что давай, гаси…

Сергей вдруг наклонился, выхватил из рюкзака огромную стопку бумаги и тут же швырнул её в костер. От ослепительно яркой вспышки стоявшие отпрянули назад.

— Да что ж ты наделал! — закричал егерь, заслоняя лицо рукой. И тут же испуганно присел: голос двоился. Как будто не только он, а ещё кто-то выкрикнул эти слова из темноты. Мгновения растерянности было достаточно. Пламя, стремительно расползаясь во все стороны, делало все дальнейшие усилия людей пустыми.

— Пойди сюда, смотри! Опять урочище горит! — жена градоначальника, стоя у открытого окна, смотрела на горы. — Послушай, а какая певица поёт сегодня в «Юбилейном»??

Тот, медленно подойдя и тяжело вздохнув, произнёс: — Может, хоть в этот раз дотла… — Да какая там певица… двенадцать раз подряд «Как упоительны в России вечера».

— Это по новому закону, что ли?

— Дура. Я же снёс-таки дом в усадьбе графа Мордвинова… С масонским гербом на балконе. Того, что голосовал против казни декабристов.

— Ты с ума сошёл! Значит, «Лакримоза»! — жена отпрянула от него, изменившись в лице. — А как же орден?! Повесили ведь!

— Кого?

— Парик! Парик у одинокой кровати! — женщина с издевкой посмотрела мужу в глаза. — Возьми себя в руки!

— Кто? Кто ты?! — в ужасе заслонился от неё мужчина.

— Вы жестоки ко мне, — вдруг услышал Сергей, обнаружив себя снова стоящим в зале своей квартиры.

Почему-то спокойно, не удивляясь происходящему, он повернул голову. В кресле у камина сидел человек. Обычный человек в обычном костюме. Лицо разглядеть в полутьме было трудно.

— Кто вы?

— Не спрашиваю, помешал ли, — гость словно не заметил вопроса. — Знаю, помешал. Но выхода нет… Ущелье в огне. Жестоки… и не только уже ко мне, — задумчиво повторил он. — Ваши строки, разбегаясь, падают не минутным дождем и проникают в почву… а удобрял её я. Столько потрачено… и чтоб так… Да вы присядьте, присядьте, — незнакомец указал на второе кресло. — Застать нигде не могу. Из леса исчез, аки ангел, — он невесело усмехнулся, — из замка упорхнул, в присутственных местах долго не задерживаетесь. А время идёт. Летит, вы правы, прямо мчится! Так что уж извините, коли не желанен.