Книга Псы, стерегущие мир - Алексей Игнатушин

Лют плюнул красным. Спата превратилась в змея, белое тело туго окольцевало руку, язык рассерженно скользит туда-сюда. Пасть приоткрылась, заблестели кинжальные зубы, злое шипение заглушило топот. Лют, покачиваясь, встал, перед глазами расплылось, к сознанию подкатили волны беспамятства. Ноги, хрустя на каждом шагу, поспешили унести хозяина прочь.

Зверь заорал обиженно: земля ходила ходуном, деревья подпрыгивали, толстые пучки корней с треском выдергивались из почвы. Рассерженное чудище продиралось с жутким грохотом, деревья ломались, как соломины, воздух тяжелел от мелкой щепы.

Лют, сбивая ноги, побежал к краю рощи, в голове мелькало обреченное: не уйти. Стиснул зубы, наддал ходу, будто крылья выросли.

Зверь зарычал и понесся гигантскими скачками, когтистые лапы жадно сжимались. Скоро в них хрустнут косточки беглеца, а меж бревен пальцев потечет сладкая кровь. Голова воина пригнулась, будто на затылок уже упала тяжелая лапа. В спину потянуло смертельным холодом, от горячего дыхания зверя замерло сердце.

Аспид-змей обеспокоенно шевелился в руке: гибкие кольца рассыпались, хвост оплел ладонь. Гибкое тело выстрелило вверх, пасть сомкнулась на упругой ветви.

Лют бежал что есть силы. Руку дернуло, плечо захрустело, ноги оторвались от земли и взмыли к небу. Рука натянулась, как струна, болезненно затрещала, волосы упали на лицо, мелькнула оскаленная пасть.

Зверь впустую сомкнул лапы, на спину плюхнулась тяжесть, чудище скакнуло вперед, оглушительно ревя. Лют еле удержался на загривке. Аспид-змей выплюнул ветвь, неуловимо оборачиваясь клинком.

Витязь дернул рукой: острие ударило меж основанием рогатого черепа и хребтом, пробило легко, как гладь воды. Чудище истошно заорало, визг оборвался жалким всхлипом. Могучая глыба каменных мышц обмякла, словно лишилась костей. Рога уткнулись в землю – вошли глубоко – и с оглушительным треском сломались. В оскаленную пасть забилась красноватая земля, ее вымыло густым потоком крови.

Толчок сдернул Люта с загривка, меч влажно выскочил и превратился в змея. Земля приветила жестко, подбросила, внутренности загрохотали, как камни в бочке. Небо и земля бешено крутились, мелькнул ствол дерева. Бок от удара хрустнул, перед глазами раскинулись толстые черви корней.

Навьи озадаченно примолкли, немногие уцелевшие вспорхнули с веток, самая смелая долбанула дохлое чудище в глаз. Хлопнуло, словно проткнули надутый воздухом бычий пузырь, навья с довольным ворчанием погрузила клюв до затылка.

Лют слабо шевельнулся: голову кружит, деревья двоятся, руки и ноги отнялись. Гнусно пискнуло, когти навьи взрыли землю, крылья обдали лицо терпкой волной. Круглый глаз осмотрел лежачего прицельно. Лют приподнял десницу, но рука безвольно опустилась. Навья радостно пискнула, острый клюв нацелился в глаз.

Руку рвануло: Аспид-змей метнулся стрелой. Навья вскрикнула от боли в прокушенной шее. Змей свил тугое кольцо вокруг пернатого и неуловимо обернулся острой спиралью.

Навью разбросало кусками, как снежный ком от удара палкой. Земля тяжко охнула, кровь ударила с силой кулака. Скрюченный меч распрямился с грозным звоном, сквозь бледную сталь просвечивала чешуя.

Лют по-стариковски закряхтел – отбитые внутренности мучительно ныли, руки и ноги слабо двигались. Аспид-змей довольно зашипел, когда острую голову пригладили трясущиеся пальцы, через губу свесился черный язык.

Мертвую тушу чудища облепили навьи – стучали клювами, как дятлы. Покосились недовольно на поднявшегося воина. Лют плюнул в их сторону и заковылял прочь из мертвой рощи.

Глава девятая

Роща неохотно расступалась, деревья еще застилали взор, а ухо чутко прислушалось к неразборчивому гомону. Сперва обрадовался – голоса людские, – потом вспомнил, где находится, и покрепче ухватил змея за хвост.

Неподалеку от рощи бранились мужики: с виду обычные, одеты по-людски, разве что лица немного бледнее. А может, так кажется под светом темного солнца и красного неба.

Спорящие разделились на две кучки, пошли тычки в грудь, один коротко взревел, мощным ударом кулака вышиб у супротивника зубы. Заблестели ножи, лезвия топоров. Мужики с остервенением порубили друг друга, уцелевшие настороженно обернулись к Люту.

Взгляды скользнули по замызганному воину, губы растянулись в ухмылках. Один, на вид постарше остальных, подошел, бесцеремонно жахнул по плечу. Лют глянул недоуменно, мужики захохотали. Старшой глянул подозрительно, принюхался, в глазах мелькнуло сомнение.

– Ты откуда? – спросил он грубым голосом.

– Сверху! – огрызнулся Лют.

Мужики довольно захохотали, старшой посмеялся сдержанно.

– Странный ты какой-то, – сказал он подозрительно.

– Потому что свежий, – буркнул Лют.

Раздался новый взрыв хохота. Гридень удивленно рассматривал мертвецов – не так представлял загробную жизнь. Раны порубленных тел сухи, мясо с синюшным отливом, в мутных глазах грязный солнечный диск.

– А где терем Нияна?

Смех оборвался, как обрубленный. Лицо царапнули холодные взгляды, топорища захрустели в пальцах. Аспид-змей недовольно приподнял голову, бусины глаз холодно смерили шайку.

Старшой спросил настороженно:

– А тебе зачем?

Лют вздохнул сокрушенно:

– Тот, кто послал сюда, велел зайти, навестить.

Старшой понимающе кивнул, все ясно: Нияну, главному пытателю в Нави, иногда, во время страшных болезней или войн, жертвуют не только кровью животных, но и людьми. Кинут средь преступников жребий и выбранных режут во славу Нияна, сбрасывая в провалы земные для услады жестокого бога, чтобы на радостях отвратил беды. Правда, хлопец не похож на преступника. Видать, наверху приключился тяжелый мор, раз пожертвовали воина. Бедолага, хотя мог шагнуть с радостью и гордостью, ведь воин.

Старшой ткнул пальцем за спину:

– Там деревенька будет, спросишь. А мы толком не знаем.

Лют подивился:

– Деревенька? А толку? Видел я одну на пути, пустая, как кувшин сметаны, найденный котом.

– Там есть люд, – успокоил вожак.

– А чего они там?.. – замялся Лют.

Старшой глянул покровительственно, остальные сдержанно ухмыльнулись.

– Живут, – сказал вожак под дружный хохот. – Как наверху, только маются бездельем, ведь трудиться не надо.

– А я думал, тут Ниян лютует, Ящер полосует на части, а Чернобог закусывает.

Старшой отмахнулся:

– Делать им больше неча, еле успевают богам светлым пакостить. Под землей люда больше, неизмеримо. И не все лютые преступники, есть и такие, кто тихо жил, а в ирий не попал, потому что рылом не вышел. Вот тут и устроились.

Лют хмыкнул недоверчиво:

– Так и жив… существуют? Но ведь этих порубили, значит, умерли окончательно?