Книга Зверь из бездны: Второй раунд - Алексей Корепанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это была не совсем обычная женщина. Это была совсем необычная женщина. Золотистые, под стать одному из господствовавших здесь цветов, волосы рассыпались по ее плечам. У нее было бледное красивое лицо, нежное и холодное одновременно, лицо, словно выточенное из мрамора, лицо Галатеи с объемок, но Галатеи еще не ожившей окончательно, Галатеи в тот неуловимый миг, когда светоносная душа, ниспавшая из пределов Млечного Пути, из царства Сатурна, только проникает в бесчувственный камень. В темных агатовых глазах застыла боль. Гибкие руки бессильно лежали на мраморе, чуть ли не сливаясь с ним своей белизной. Короткое, белое с золотом платье плотно облегало тонкую фигуру, не закрывая стройных ног, обутых во что-то плетеное, легкое, тоже золотисто-белое. Быстро вздымалась и опадала высокая грудь. У плеча алела застежка в виде цветка. Словно кровавое пятно на белом и золотом.
«Было слишком много темноты, — подумал он, молча глядя на лежащую перед ним красавицу. — А теперь слишком много света. Слишком много белого и золотого…»
Не только руки ее распростерлись на полу. На полу распростерлись широкие крылья — крылья с длинными белыми перьями, и каждое перо было обведено по контуру золотистой линией. Перед Грегом лежала крылатая девушка. Девушка-ангел. «Только ангелы вряд ли набрасываются на людей из темноты, — подумал он. — Тогда уж, скорее, девушка-демон…»
Он наконец понял, кого она напоминает ему. Не лицом — крыльями. Где-то он видел изображение древней земной статуи: устремленная вперед крылатая женская фигура в трепещущем, прижатом ветром к ногам платье, под которым вырисовывается стройное крепкое тело. Только без головы. Кажется, это была Ника, богиня победы. И крылья были у нее вместо рук. А лежащая перед ним девушка имела и крылья, и руки.
— Ну что ты уставился? — нежным голосом проговорила-пропела крылатая богиня. — Сначала чуть кости не переломал, а теперь смотрит. Помоги же подняться, костоломище!
Чем дальше они углублялись в лес, тем более собранным и настороженным становился Лешко. Вергилий же, напротив, выглядел вполне беззаботным: то срывал травинку, то любовался цветами на укромных лесных полянах, то выуживал из травы сухую ветку и принимался сбивать ею шляпки тарелкообразных, маслянисто поблескивающих грибов. А ведь именно он совсем недавно сказал, вступая в лес: «Хик сунт лэонэс», — и в ответ на вопросительный взгляд Лешко пояснил: «Здесь обитают львы. Это такое выражение». — «Чье?» — поинтересовался Лешко. «Просто выражение», — был ответ. Лешко подумал, что его спутник вновь цитирует Священное Писание.
Сначала они пробирались сквозь почти непролазные дебри, путаясь ногами в густом подлеске и то и дело смахивая с себя сухие иголки и листья. Потом лес немного поредел и подлесок пропал, сменившись мягким белесым мхом, который хоть и приминался под подошвами, но тут же расправлялся, так что на нем не оставалось никаких следов. Вскоре упругий моховой покров закончился и под ногами зашуршала высокая трава, усеянная опавшими листьями. Некоторое время они шли вдоль неширокого ручья с бурой водой и наконец обнаружили едва заметную тропу, уходящую вверх по склону. Тропа тянулась только по другую сторону ручья; на том берегу, где стояли Лешко и Вергилий, никакой тропы не было. Складывалось впечатление, что те, кто прошел здесь раньше, выходили прямо из ручья. «Или доходили только до ручья», — подумал Лешко, пристальным взглядом обводя все вокруг. Едва слышно и вполне безобидно шелестела листва в вышине. Ветерок не мог пробраться вниз, к земле, и развлекался тем, что ерошил и раскачивал верхушки деревьев. Ничего необычного или подозрительного поблизости не наблюдалось, и Лешко, не выпуская из рук палку, перепрыгнул через ручей, очутившись в начале тропинки. Вергилий разбежался, пролетел над водой и приземлился рядом с ним.
— Да, это для нас не преграда, — заявил он, выбирая из шерсти лесной сор. — Такие преграды для нас пустяки.
— Ты уверен, что мы идем в нужном направлении? — озабоченно спросил Лешко. Первое время он старался ориентироваться по иногда заглядывающему в лес светилу, но потом убедился, что выбрал очень ненадежный ориентир: бледный диск появлялся то справа, то слева, постоянно меняя свое положение на небе, и дело было именно в светиле, потому что Лешко шел вперед, намечая ближние цели, никуда не поворачивая и уж тем более не возвращаясь назад. А вот светило возникало и спереди, и сзади…
— Главное, что ты уверен, — отозвался Вергилий, делая ударение на «ты». — Думаю, если собьемся с пути — нам подскажут.
— А тебе не кажется странной эта тропа? — задал Лешко следующий вопрос. — Почему она обрывается у ручья?
— А почему перед нами возвышенность, а не низина? — прищурившись, в свою очередь спросил Вергилий. — Почему ручей течет именно вон туда, а не в обратную сторону? Почему небо над нами, а не под нами и почему мы с тобой не в небе, а на земле?
— Ладно, понял. — Лешко махнул рукой, словно стряхивая что-то с ладони. — Хотя это разные вещи. И каждое явление нужно объяснять по отдельности, а не валить все в кучу. А вот с тропой непонятно. Хотя и тут должно быть какое-то объяснение.
— Счастливы те, кто вещей познать сумели основы, — ехидным голоском продекламировал Вергилий. — Сдается мне, что слова эти принадлежат именно Вергилию, так что я тоже вполне вправе…
— Какому Вергилию? — не понял Лешко. — Который Данте?
— Нет, который именно Вергилий. Публий Вергилий Марон. Был такой поэт в Древнем Риме.
«Кажется, период библейских цитат у него прошел, — подумал Лешко, покосившись на своего странноватого спутника. — Неувязка какая-то: знает имя римского поэта — и не знает, что такое Библия. Неувязка…
Он решил не задавать вопросов на эту тему, потому что был уверен: Вергилий не даст никакого вразумительного ответа. И все-таки не удержался от другого вопроса:
— Слушай, откуда ты все это знаешь?
Вергилий беспечно пожал плечами:
— Так, прорывается откуда-то. Замечаю за собой такую слабость. Не знаю… Вот ты говоришь, каждое явление нужно объяснять по-своему, по отдельности. Объяснять. То бишь, познавать. То бишь, видеть природу вещей. Так?
— Ну, предположим, — осторожно сказал Лешко, подозвевая, что сейчас нарвется на очередную цитату.
И не ошибся. Вергилий помахал крылышками, расправит плечи и назидательно поднял палец:
— Просто не могу удержаться. Просто уж очень к месту, послушай: «Сократ убедился, что он знает только о своем незнании; премудрый Соломон утверждал, что все вещи сложны и неизъяснимы в словах; а еще один муж божественного духа сказал, что мудрость и место разума таятся от глаз всего живущего. Аристотель пишет, что природу самых очевиднейших вещей нам увидеть так же трудно, как сове — солнечный свет». Вот! В самую точку! — воскликнул Вергилий и признался: — Правда, не знаю, кто это сказал и кто такая сова.
— Сова — это птица, которая хорошо видит ночью и плохо видит днем, — пояснил Лешко. — Тут можно было бы поспорить, но не место и не время. Только не говори, что в споре рождается истина, это высказывание я тоже знаю. Пойдем-ка лучше вперед. Поищем, кто подскажет путь в Биерру.
