Книга Невидимка с Фэрриерс-лейн - Энн Перри

– Я… я… э… – Тот смотрел на Питта с ужасом, словно тот на его глазах превращался в какое-то чудовище. Но у него не хватало ни мужества, ни убежденности в своей правоте, чтобы спорить. В глубине души он сознавал, что Питт прав.

Больше Томас не сказал ни слова. Он едва заметно прикоснулся к шляпе в знак благодарности и ушел.

– Я еще не получил разрешения на эксгумацию, – поспешно сказал Драммонд, как только инспектор вошел в его кабинет. – Я все еще пытаюсь…

Питт бросился в кресло около камина и выпалил:

– Патерсон покончил жизнь самоубийством.

– Но вы же говорили, что это физически невозможно! Да и зачем бы ему кончать самоубийством?

– А что бы вы сделали на его месте, если бы сфабриковали ложное доказательство, по которому повесили невинного человека? Вам это никогда не приходило в голову? – дерзко спросил Питт и глубже устроился в кресле. – Патерсон был неплохим человеком. Убийство на Фэрриерс-лейн ужаснуло его, и он позволил чувствам руководить своим поведением. Сержант был вне себя от ярости и в то же время испуган. Он должен был найти виновного, – не во имя справедливости и законности, но для собственного успокоения, потому что не мог спокойно жить, опасаясь, что закон окажется не в силах установить, кто преступник.

– И он не мог смириться со своей собственной слабостью, – тихо сказал Драммонд, глядя на Питта. – Думаю, некоторым из нас это знакомо. Мне страшно подумать, что такие преступления вообще возможны. Нам необходимо быть уверенными, что мы обязательно найдем преступника и докажем его вину. Мы хотим верить в свое собственное превосходство над ним, потому что альтернатива для нас ужасна. – Он засунул руки поглубже в карманы. – Бедняга Патерсон…

Томас промолчал. Душа его была омрачена жалостью. Он пытался представить, о чем Патерсон думал в последний день жизни, стоя в спальне, испытывая горечь одиночества и окончательного, непоправимого поражения. Он никогда не смог бы отделаться от сознания, что потерпел крах, но получал извращенное удовлетворение от того, что все больше и больше терзал себя сознанием страшной правды и того, что другого выхода из создавшегося положения нет. Да и одна только мысль о возможности такого выхода была для него тошной.

– Он собственноручно сорвал с себя нашивки, – сказал Питт. – Так он сам признал, что потерял право на самоуважение.

Драммонд долго молчал.

– Все же не понимаю, чем вы можете доказать свою правоту, – сказал он, наконец нарушая течение мыслей инспектора. – Вы же сказали, что для самоубийства не было возможности и поблизости не было ничего, на что можно было влезть и оттолкнуться. Как же это случилось?

– После самоубийства Патерсона кое-кто навел порядок в комнате, чтобы создать впечатление, будто совершено убийство.

– Но ради бога, зачем? И кто?

– Это, конечно, сделал Ливси, обнаруживший труп, прежде чем вызвал нас.

– Ливси? – недоверчиво переспросил Драммонд. – Почему? Какое ему было дело, будет ли Патерсон обвинен в самоубийстве? Ему, конечно, могло быть его жалко, но ведь он член Апелляционного суда и не стал бы извращать доказательства!

Питт встал.

– Этот поступок не имеет никакого отношения к жалости. Все произошло до того, как мы узнали о невиновности Годмена. Лучше скажите: когда вы надеетесь получить разрешение на эксгумацию?

– Да я не знаю, получу ли его вообще… Куда вы?

– Домой, – ответил Питт от двери. – Сейчас мне уже нечего делать. Хочу пойти домой, к чему-то чистому, незапятнанному и невинному, прежде чем выкопаю Стаффорда. Пойду и расскажу детям на сон грядущий что-нибудь о добре и зле, какую-нибудь волшебную сказку, которая кончается счастливо.

Разрешение было дано позже вечером, но Мика Драммонд не стал беспокоить Питта до раннего утра. Утром, в семь часов, он заехал за инспектором, и они отправились в путь еще в темноте, под холодным моросящим дождем. На улицах было мокро, мостовые блестели в свете фонарей, шум колес мешался со стуком копыт и отпираемых дверей.

Говорить было не о чем. Они сидели рядом в глубине кеба, закутавшись в теплые пальто; путь их лежал на кладбище. Так же молча они вышли из экипажа и зашагали рядом по хлюпающей грязи к маленькой группке людей в грубой одежде, стоявших, опираясь на лопаты. В холодной земле в свете карманных фонариков виднелась глубокая яма. Питт почувствовал влажный запах. Были приготовлены двойные веревки.

– Привет, шеф, – сказал один из мужчин Драммонду. – Вы хотите, чтобы мы достали гроб?

– Да, пожалуйста.

Насквозь промерзший Томас стоял около ямы, холодный ветер дул ему в лицо. Подняли повыше большой фонарь, свет которого выхватил из темноты мокрые лопаты.

Люди медленно потянули за веревки. Показался гроб, заблестели медные ручки. Один из могильщиков сбросил лопатой раскисшую от дождя землю с крышки гроба. Люди с трудом вытащили его из ямы и поставили рядом с могилой. Один из рабочих поскользнулся в грязи, и в яму обрушился град мелкого гравия. Кто-то выругался, а потом перекрестился.

– Открывайте, – приказал Драммонд.

Один человек вынул из кармана стамеску, другой поднял фонарь еще выше. Через несколько минут все гвозди были вытащены, и можно было открыть крышку. Побледневший рабочий отвернулся. Другой задрожал и стал читать молитву.

– Спасибо. – И Питт выступил вперед. Это он просил об эксгумации. Это он должен взглянуть первым.

Тело разложилось не так сильно, как ожидал инспектор – очевидно, из-за зимнего холода, земля уже промерзла, – но все равно Томас не хотел бы еще раз взглянуть в серое лицо Стаффорда. С большим усилием он поднял тело и почувствовал огромное облегчение, когда один из могильщиков стал ему помогать. Очень осторожно Питт расстегнул сюртук, снял его сначала с одной руки, потом – с другой и затем стащил со спины. Тело снова аккуратно положили в гроб. Питт посмотрел на сюртук. Да, камердинер был прав, ткань очень дорогая. Томас очень бережно сунул пальцы в один карман, потом в другой, явственно ощутил противный, сладковатый запах и порадовался холодному, освежающему дождю, моросящему прямо в лицо. В первом кармане не было ничего, кроме чистого носового платка. «Как странно, что его положили», – с внезапной жалостью подумал Питт, словно мертвый мог им воспользоваться. Он глубоко вздохнул и занялся другим карманом. Пальцы нащупали слипшиеся крошки. Он вынул руку и понюхал. Слабо запахло табаком. Питт взглянул на Драммонда.

– Что-нибудь нашли?

– Кажется. Если здесь есть опиум, значит, мы нашли и ответ. Сейчас отвезу на экспертизу. – И повернулся к могильщикам: – Благодарю, вы можете закрыть гроб и снова опустить его.

– Так это все, шеф, вам был просто нужен пиджак?

– Да, спасибо, только пиджак.

– Господи боже!

Драммонд и Питт отвернулись. Томас аккуратно сложил сюртук – надо было нести его с большой осторожностью. На востоке, набрякшем мрачными облаками, серел рассвет. Они медленно пошли по сырой дорожке к кебу. Лошадь, испугавшись могильного запаха, забила копытом и зафыркала, ее дыхание вырывалось морозным белым облачком.