Книга Тропа барса - Петр Катериничев

Рембрандта — а ни его спокойствие, ни его мудрость ни на секунду не прекратили войны всех против всех… Просто на полотнах мастеров чувства свежи и нетленны, жизнь выдуманная с годами стала для многих более настоящей, чем та, что бежит за окном. И люди сопереживают ей, восхищаются ею, плачут, мечтают, негодуют, стремятся… Ведь понимают, что исчезнут, скоро исчезнут навсегда. Они только чувствуют, а мы с тобой знаем точно: смерть уродлива и глупа. И нет в ней ничего от вечности… — Маэстро снова прикурил сигарету. — Красавчик… Ты боишься смерти?

— Смотря какой…

— Во-от. Ладно, чего ни тебе, ни мне не грозит, так это старческая немощь.

Умирать жалким стариком, развалиной — что может быть противнее. Хотя… В старческой немощи только и проявляется в полной мере присущий людям эгоизм.

Эгоизм огромный, как тонны, океаны, горы лжи, что наворотили они за жизнь… Так о чем я?

Крас пожал плечами:

— О вечном.

— Ага. О вечном. А вечности не существует. Как и времени. Как и сущего. Ничего нет, кроме мрака. А люди… Да, они любят искусство, восхищаются им только потому, что это как бы приближает их к бесконечности жизни. Созерцая полотна, они словно приобщаются к некоей тайне, чувствуя себя сопричастными вечному человечеству. Этакий седьмой круг самолюбования. Мы — боги, мы — вечны… Как бы не так! Планетка остынет или, наоборот, взорвется тайфунами, землетрясениями, разрывами вулканов и разливами океанских вод, стряхивая со своего тела истлевшие трупики мучивших ее насекомых. Вот и все. Мы — блохи на живом теле земли, и чем скорее приберемся, тем лучше.

Крас встревоженно покосился на Маэстро. Лицо у того казалось совершенно серым, глаза словно заволокло мутной жижей; Крас глянул на стрелку спидометра; здесь был прямой участок, скорость сто тридцать; зимой, по гололеДУ, — запредельная.

Уж не решил ли Маэстро в актерском тщеславии угробить их обоих, как вредных насекомых на «живом теле земли»? Любой поворот — и машина пулей слетит с дороги.

— Послушай, Маэстро…

— Да? — вяло откликнулся тот.

— Может быть, я сяду за руль, а ты отдохнешь?

— Я не устал. К сожалению… Ты понимаешь, Крас, все гибнет! Искусство тоже.

Людям не нужны характеры, им нужно шоу! Им не нужен образ, они не желают угадывать, они не хотят думать. И пустая яркая иллюстрация им милее и во сто крат понятнее. Телезвездочки, «двойная свежесть», набор «ценностей»…

Целлулоидные символы красивой жизни. Для целлулоидных кукол, которые и людьми-то быть перестали, превратившись в функции. Жевать, пить, спать, размножаться. Даже страсть, ты слышишь, Крас, страсть и та подменилась похотью! Разве мы убиваем кого-то. Крас? Мы просто отправляем мертвых к их мертвецам. Все это не ново, но так скучно.

Маэстро зевнул, широко раскрыв рот, зажмурившись. Глянул на Краса полусонно:

— Хотя… У некоторых он есть, талант. Талант жить. Их немного. Совсем немного.

Единицы. Да. Талант жить. Гораздо более редкий талант — талант умирать. Его нет ни у кого. Разве только в кино. Людям… Им так не хватает этого таланта, что они его выдумали… Ты представляешь себе, Красавчик? Вы-ду-ма-ли. Как водевиль.

И играют с этим, что детки со спичками. До пожара. До окончания века. До конца.

А почему бы и нет? Сама жизнь так глупа, так однообразна и так скучна, что, право же, совсем не стоит того, чтобы о ней сожалеть… — Маэстро усмехнулся. — По крайней мере, пока живешь…

Автомобиль промчался еще с километр, на скорости прошел несколько поворотов и затормозил.

— Вытряхивайся, Красавчик. Мы приехали, — произнес Маэстро совершенно другим тоном. Взгляд его был скор, глаза блестели, к щекам прилил румянец, и сам он словно стал на десяток лет моложе. Быстро проверил пистолеты, и они исчезли в складках его длинного плаща. — Тебе еще не надоело играть со смертью?

— Разве у меня есть выбор? Или — у тебя?

— Ты прав, Крас. Выбора никогда нет. Ни у кого. И не было. Как говорят французы?

Се ля ви? Такова жизнь? Поза. На самом деле — такова смерть.

Глава 52

Мы их зацепили. — Кудрин положил телефонную трубку.

Да? — Автархан поднял брови. — Кого на этот раз?

Гончарова и девчонку. Улица Новомонастырская.

Где это?

Юго-восточный район.

Что там делает преуспевающий бизнесмен, ныне бомж?

— Отлеживается.

— Нет, погоди, Степаныч. Я что-то совсем непонимающий стал, а после всего… По порядочку, а? В такой ситуации не грех и отмерить всемеро… Во-первых, как Гончаров оказался в ресторане?

— Полагаю, случайно.

— Вопрос второй: зачем он полез в разборку? Снегов его не тянул.

— По глупости.

— Что-то много глупостей, ты не находишь? С чьей-то стороны — глупость, с нашей — трупы. Тогда лучше стать дураком. Навсегда.

— Последние два-три года Гончаров слетел с «коньков». Фирму у него отобрал «Ингма-банк»…

— Это который? Бенин, что ли?

— Нет. Тот — «Икар».

— Развелось их как собак нерезаных. А «Ингма» чей? Что-то я про такой и не слышал.

— Мелочь. Валюту туда-сюда гоняют… Филиал каких-то прибалтов.

— А прибалты чей филиал?

— Николай Порфирьевич, да руки не доходили…

— Нет, ты погоди, Степаныч. Судя по вчерашнему, этот Гончаров — крутой мужик, так?

— Не хлюпик.

— Так что же, он дал обобрать себя каким-то задротам?

— У него нелады с семьей приключились. Запил. А у нас как? Если водка мешает работе, бросай такую работу. Он и бросил. Вместе с деньгами.

— Не понимаю… — покачал головой Автархан.

— Честно? Я тоже. Ну да эти афганцы — сплошь контуженные на всю голову и ниже.

— Врешь, не все. Сколько поднялось…

— Да? И где они теперь? Вот эти контузии им и помогали «строить и жить» в первые постперестроечные годочки… А потом, как нужно стало мозгами думать… Кто — в запой, а кто — под камушек…

— Не любишь ты служивых, а, Степаныч? Сам-то по кабинетам задницей терся…

— Не всегда, — ответил тот резко.

— Не обижайся. Это я к слову. Выходим на завершенку: твое резюме по Гончарову?

— Неудачник. И в бабах, и в делах. Как только что приключилось, сник, запил. А тут — разборка. Привычный способ сбросить стресс — пострелять. Девку под мышку и ноги в руки. Да и девка, надо сказать, красивая. Сейчас припухают. Думаю, ублажает спасителя из рук супостатов минетом.

— Складно врешь. Лысый пожал плечами.