Книга Книга воздуха и теней - Майкл Грубер

— А почему послали тебя? Я думал, ты такими мелочами не занимаешься.

— Потому что на кону стоит сто пятьдесят миллионов, и все хотят, чтобы дело провернул человек честный.

— Ты? Честный?

Еще один трагический вздох — фирменный номер.

— Да. Скажи, адвокат, ты никогда не задумывался, почему я до сих пор жив? Я объясню тебе. Потому что я в этом бизнесе почти шестьдесят лет, через меня прошли миллиарды долларов, почти всегда наличными, и к моим рукам не прилипло ни никеля. Если Иззи Бухгалтер говорит, что итог сходится, — значит, все в порядке. Если он говорит, что итог не сходится, — кому-то придется плохо. И это в нашем деле, где полным-полно кидал, готовых ради пары ботинок перерезать тебе глотку. Так что не смей смотреть на меня свысока!

— Ох, умоляю, прости меня! Я по сравнению с тобой ничтожество, жалкое дерьмо. Ты же бросил нас, сволочь!

— А ты сам? Разница в одном: ты сделал это, потому что не в силах перестать гоняться за юбками, а я — потому что иначе угодил бы лет на двадцать в Синг-Синг. Ты хотел бы, чтобы я там оказался? И как же, черт побери, я тогда помогал бы вам?

— Ты не помогал нам.

— Неужели? Вы когда-нибудь голодали, не имели крыши над головой и теплой постели? Вам не хватало игрушек и одежды? Думаешь, она смогла бы содержать троих детей на зарплату уборщицы в больнице?

— Она была не уборщицей. Она работала администратором.

— Дурачок, она работала шваброй! Балда! Она едва умела «Дейли ньюс» прочесть. Как вы поверили, что она способна разобраться в медицинских бумагах? Послушай, на все дни рождения и на Рождество я посылал каждому из вас письмо с деньгами, и все письма возвращались обратно с надписью «неправильно указан адрес», сделанной ее почерком. Но денег в них не было. Она вскрывала их, вынимала деньги и отсылала мне обратно. Получай, Иззи!

— Я тебе не верю, — сказал я, чувствуя, как свело живот и к горлу подкатил ком.

— Тогда иди к черту и раздувай свою злобу всю оставшуюся жизнь. Однако мы на месте. Теперь люди живут в зданиях бывших фабрик, просто не верится. Поднимайся, принеси эту проклятую вещь — и все, ты никогда больше не увидишь меня. Эли, иди с ним. Проследи, чтобы он не споткнулся на лестнице.

Когда я выбрался из лимузина, колени у меня так ослабели от злости, что я шатался и ненадолго прислонился к двери. Руки тряслись, когда я вставлял в замочную скважину ключ. Я вошел, парень с пистолетом держался за спиной на почтительном расстоянии, но было ясно, что он изрешетит меня пулями, если я попробую что-нибудь выкинуть. Когда мы добрались до двери, я раскашлялся.

— Извините, у меня проявляется астма, когда я волнуюсь.

Он кивнул безо всякого интереса и указал на замок. Я открыл дверь и шагнул внутрь. Эли последовал за мной и получил сильный удар по голове гантелью; это сделал Омар, притаившийся за дверью. Кашель был одним из условных сигналов.

— Кто он? — спросил Омар.

— Израильтянин, — с садистским удовлетворением ответил я.

Мне пришлось остановить Омара, чтобы он ударом ноги не переломал этому типу все ребра.

Пока он связывал пленника, я подошел к шкафу с документами, достал рукопись пьесы, лаптоп, пакет, полученный от Пола, и свой немецкий пистолет.

— Что будем делать, босс? — спросил Омар.

Я понятия не имел, но мне казалось, что сейчас важнее всего бросить вызов Иззи после всех последних откровений. У меня созрел план, никоим образом не затрагивающий членов моей семьи.

— Уходим по крышам, — ответил я.

Одна из особенностей этой части города такова: выбравшись на крышу дома, вы можете, перелезая через низкие парапеты, пройти вдоль всей улицы и спуститься по пожарной лестнице, которыми оборудованы все старые здания. Поскольку ночным грабителям это тоже известно, все двери на крышу оборудованы охранной сигнализацией; поскольку это Нью-Йорк, никто не обращает внимания на вой сигнализации.

Мы пробежали по крышам и спустились на Вэрик-стрит — из лимузина отца ее уже не видно. Оттуда не составило труда добраться до гаража и моего «линкольна». Из машины я позвонил Микки Хаасу.

— Ты шутишь! — воскликнул он, когда я сообщил ему о рукописи.

Я заверил его, что отнюдь не шучу, наскоро рассказал о расшифровке и о приключениях Кэролайн и Альберта в Уорвикшире.

— Боже всемогущий! Ты говоришь, что шпионские письма у тебя?

— Да, и сама пьеса тоже.

— Ох, боже, мне плохо. Джейк, ты должен немедленно приехать ко мне в офис. Я не верю своим ушам — у тебя и впрямь настоящая рукопись неизвестной пьесы Шекспира?

— Да, вот она, у меня на коленях. Но, Микки… Я попал в передрягу. Помнишь гангстеров, о которых мы говорили? Ну, они гонятся за мной, и один из шайки — мой отец.

— Просто приезжай сюда, Джейк. В смысле, приезжай ко мне в офис…

— Микки, ты не слушаешь. Эти люди у меня на хвосте, и им не составит труда вычислить, что у меня может возникнуть желание показать пьесу тебе. Тогда они явятся к тебе, убьют нас обоих и заберут ее.

— Но это же Гамильтон-холл, и сейчас белый день! Мы можем отдать ее на хранение в…

— Нет, ты не понимаешь. Слушай меня! Они абсолютно беспощадные люди с практически неограниченными ресурсами, и они с удовольствием ликвидируют всех в Гамильтон-холле, чтобы заполучить эту вещь.

— Ты, наверно, шутишь…

— Все, что я говорю, чистая правда. С данной минуты и до момента, когда ты публично объявишь о существовании рукописи и о ее подлинности, мы полностью беззащитны перед ними.

Примерно так мы поговорили. Помню, Микки страшно возбудился, ругался и вопил, хотел увидеть эту груду старой бумаги немедленно, устроил мне настоящую сцену. Я и не знал, что он на такое способен, — из нас двоих я всегда считал артистом себя.

Я объяснил ему свой план: я добываю машину и уезжаю в его хижину на озере Генри, где бывал много раз, знаю дорогу и где лежат ключи. Спустя некоторое время может, через пару дней — он приедет ко мне и изучит материалы, то есть и шпионские письма в моем компьютере, и рукопись. Он выработает собственное мнение, возьмет образцы чернил и бумаги, чтобы проверить их в лаборатории. Если пьеса окажется подлинной, мы уедем в какой-нибудь нейтральный город, скажем, Бостон, и созовем пресс-конференцию.

Микки согласился с моим планом, в чем я не сомневался. Прежде чем положить трубку, я заставил его поклясться именем Шекспира, что он абсолютно никому не расскажет, где я и что мы задумали. Закончив разговор, я позвонил в одно экзотическое местечко на Бродвее, где можно нанять автомобиль, и договорился, что они дадут мне «эскаладу». Меньше чем через час я добрался до реки Гудзон и поехал дальше на север в своей комфортабельной «консервной банке».

И вот я здесь. Может, настало время подвести итоги, но как это сделать? В отличие от Дика Брейсгедла, я современный человек и, следовательно, далеко отошел от нравственных норм. Сознание все еще перемалывает разговор с отцом. Возможно ли, что он говорил правду? У кого спросить? Только не у брата и сестры. Мириам не хочет знать правды, если та кусает ее за подвергшуюся липосакции задницу, а Пол… Полагаю, Пол думает, что в силу своего призвания является приверженцем истины. Однако он служит не правде, а высшей истине. Такие люди склонны лгать, как последние ублюдки, защищая вышеупомянутую истину. Может быть, я во всем ошибался относительно своего прошлого? Может быть, я выдуманный персонаж, напичканный ложью, причем неизвестно кем и с неизвестной целью, или вообще без пели, или ради садистской забавы? Пребывание в одиночестве вне общества способствует потере чувства реальности и приводит к безумию. Правда, считается, что если человек подозревает у себя признаки безумия, то он здоров. Если вы на самом деле сходите с ума, вопросов и сомнений у вас не возникает.