Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

всей офицерской массе был очень слаб, и не было стимулов к его подъему.

Состав офицеров армейских частей сильно изменился: дворян в рядах войск оказывалось очень мало; огромное большинство – дети разночинцев; также вольноопределяющиеся, прошедшие курс 5-и классов гимназии, семинарии и реальных училищ – проходили затем окружные юнкерские училища с выходом из них подпрапорщиками и производством уже в рядах армии в первый офицерский чин.

Сильно устаревший и растерявший свои теоретические военные познания штаб-офицерский состав уже не соответствовал современным требованиям полевой службы.

Общий мирный тон в жизни армии и отсутствие сколько-нибудь быстрого движения способных и активных командных элементов в ней понижал интерес к самой службе. Устанавливалось прочное воззрение чисто чиновничьего взгляда «службы до 20го числа»[144] и «отбывания своего номера и очереди». Потерялся живой интерес офицеров к познанию своих подчиненных солдат, заполняясь чисто формальным отношением к ним. Не только батальонный, но даже нередко ротный командир ежедневно бывал на кухне и пробовал пищу своих солдат из котла, следил за тем, хорошо ли и досыта его люди питаются. В дело воспитания людей в духе присяги и правильного понимания задач армии в военное время почти никто не входил. Все заботы и внимание ограничивалось внешней выправкой, правильным несением караульной службы и шаблонным обучением в короткое лагерное время, после которых «вольные работы» часто заставляли людей быстро забывать и выправку, и выучку.

Служить стало скучно для всякого мыслящего интеллигентного человека, который сколько-нибудь широко смотрел на жизненные задачи. Культурные потребности среднего офицера были очень невелики, а цели жизни и стремления – очень узки и ограничены установившимися заскорузлыми воззрениями. В среде офицеров огромную часть времени вне службы занимала игра в карты и посещение своего или гарнизонного собрания, преимущественно тоже для игры в карты или на бильярде.

Получаемого содержания на жизнь, особенно семейных офицеров, не хватало. Почти все жили с долгами, стараясь тянуться по внешности за более состоятельными. Кроме жалованья редко кто из них имел приработок уроками и каким-либо видом интеллигентного труда. Женатые более или менее удачно в материальном отношении еще жили прилично. Но семейные, жившие только на свое жалованье, честно бедствовали настолько, что предпочитали за скромную плату питаться из солдатского котла. Холостые соединялись в группы на общей квартире и сводили с трудом концы с концами.

Близкое знакомство с офицерской жизнью побудило меня не терять больше времени на заурядную службу в округе и решительно стремиться к высшему военному образованию.

в) В отношении образования. Служба в саперном батальоне дала мне широкую возможность практически изучить военно-полевое инженерное искусство, как воспроизводя работами с моей ротой все типы и роды полевых простых фортификационных сооружений, так и долговременного характера построек (на артиллерийском полигоне в г. Николаеве и береговых батарей для борьбы с неприятельским флотом). Некоторые общего характера военные познания я приобрел также, участвуя в общих занятиях с войсками других родов оружия VIII армейского корпуса, а главное, участием в научно-испытательной комиссии на артиллерийском полигоне г. Николаева. Но чисто теоретических познаний в военных науках я за эти два года почти не получил.

Досуги свои я использовал на чтение литературы русской, вообще; на подготовку и выполнение докладов по предложению гарнизонного собрания и некоторых других учреждений города Одессы. Интересным плюсом в моем образовательном багаже оказалось довольно основательное знакомство с археологическими работниками и находками на берегах Херсонес-ского залива. Благодаря содействию Севастопольского археологического общества (одним из энергичных членов которого был полковник Делагарди), я впервые научно познакомился с этой интересной отраслью знания, а кое-то даже сделал и сам при производстве работ по сооружению приморских батарей.

Увлечение изобретательством натолкнуло меня на знакомство с только что зарождающейся авиацией; к моему огорчению, все усилия моего мозга, выразившиеся в проекте воздушного корабля, практически не дали никакого результата, хотя по идее, это была не пустая фантазия, а верно угаданный путь, по которому и пошла авиация. Все же эти потуги мысли дали мне знакомство с новой отраслью деятельности человечества, которой предстоит еще величайшая будущность и в мирной жизни, и во время войны.

г) В физическом отношении. Изболевший малярией и тяжким напряжением за время обучения в Инженерной академии мой организм под благодетельным солнцем юга и купаниями в Черном море постепенно улучшился: малярия меня совершенно оставила. За все два года я почти совершенно не хворал и даже перестал кашлять (последствие контузии и перенесенного воспаления легких после похода в Ср[еднюю] Азию). В общем, я сильно окреп и возмужал. Самочувствие и уверенность в своих силах были очень велики. Вес общий – около 5 пудов; правильное свободное дыхание. Громкий звучный голос, в порядке зубы, желудок и глаза. Каждое утро, даже зимою, я принимал холодный душ, после которого проделывал ряд мною избранных и усвоенных движений гимнастики.

д) Отношения к нашей коренной семье оставались вполне дружеские мы часто за эти два года виделись друг с другом, так как Коля и младшие братья бывали в Одессе, куда на службу вышел из Юридической академии и брат Миля. Наезжали в Одессу сестра Катя, а иногда и Мама. К отцу я ездил редко – не позволяла служба. Саша и Миша в это время были еще в Петербурге. В семье нашей протекало все более или менее нормально, кроме неудачно сложившейся личной жизни сестры Кати, которая не поладила в первом же месяце своего замужества с Ал. Ал. Рыковским и с ним развелась, невзирая на все попытки их примирить. Трудно быть судьей в этом деле. Но вся последующая жизнь сестры Кати и ее мужа убедила ее в том, что Катя погорячилась, оскорбила своего мужа, а из самолюбия не пожалела. В этом долго сознаться[она не могла] и раскаялась в своем заблуждении слишком поздно, когда он обзавелся прочной второй семьей и без официального развода.

Одно обстоятельство нас, братьев, сильно мирило в этом поступке нашей умной, но очень самолюбивой сестры: она больше всех на свете любила нашу Маму и не хотела расставаться с нею, тогда как муж и его служба требовали этого, пожалуй, навсегда. Маме же уехать далеко на восток из Киева и от живого мужа и других детей тоже было крайне тягостно, и здоровье не допускало. Ко всему, пришлось бы жить в семье еще и с мачехой мужа, имевшей на него огромное влияние и сразу не поладившей из-за этого с нашей Катей.

Словом, крайне трудно быть судьей в этой сложной комбинации разнообразных причин, вызвавших этот разрыв брака, который с завидным постоянством жениха подготовлялся