Книга Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом настала осень, моя милая Мария Степановна. Я тогда жила у моей матери, возможно, ты помнишь; это было в год, когда я заболела. Мы оказались в доме вдвоем, Попов и я, оба были так одиноки, что вскоре стали в своем роде любовниками. Я говорю «в своем роде», потому что он был единственным мужчиной, которому я отдавалась не желая его. Даже сейчас я не знаю, как и почему это произошло. Возможно, причиной всему стали его боль и мое горе.
Он был странным, этот союз, – в нем не было страсти. Некая властная сила удерживала нас вместе, но природы ее я не понимала. Попов часто рассказывал ужасные вещи: о существах, которые выкачивают у людей кровь, превращая их в живых мертвецов, о людях, которые правят миром, и о «великих», которым они служат, сами того не зная. А что же я? Я слушала его, ибо где-то в самых темных уголках моего существа таилось желание. Слишком долго я была одна. Попов жаждал крови; этого требовали от него «великие». «Я связан договором», – признался он. Удивительным образом «договор» и мучил, и искушал его. Порой мы любили друг друга день и ночь, так нова была для меня эта чуждая, холодная сила, которая влекла меня к нему, что я покорялась ей снова и снова.
Однажды, примерно через месяц после первой нашей встречи, в полнолуние, когда из моего тела изливалась кровь, Попов стал молить, чтобы я одарила его этим алым символом женской природы. Кровь шла обильно. Это возбудило его, но необычным образом – боль, а не наслаждение исказила его лицо. Лежа с ним, я стала расспрашивать об этом, но он не мог объяснить, что переполняет его, и лишь исторгал бессвязные слова. И снова:
– Договор, скрепленный кровью…
Распростертая под ним, я молча глядела на него, не в силах вынести это выражение муки на его лице. Затем я сказала нечто такое, что, надеялась, облегчит его страдания:
– Попов, мы заключим новый договор, ты и я. Он будет замешан на единственной в мире крови, которая не приносит страданий, не означает убийства: на крови, текущей из женской утробы. Эта, и только эта кровь исцелит твою боль, освободит тебя от древнего заклятия.
Он стал на колени на постели, я тоже, лицом к нему. Подставив ладонь, я собрала в нее несколько капель крови. Затем мы вместе помолились о том, чтобы снять заклятье – не только для Попова, но и для всех остальных, на ком лежит эта печать. Обмакнув палец в кровь, я нарисовала алый крест у него на лбу, а потом приложила тот же палец к его губам и груди.
В его глазах заблестели слезы. Он походил на приговоренного к смертной казни, которого в последний момент помиловали. Закрыв глаза, мы вместе вознесли благодарность за долгожданное успокоение. Я молча молила Бога даровать Попову свободу. Ибо он был узником. Он никому не верил, никому и ничему. Я поняла, что он как-то научился преобразовывать энергию и пользоваться этим в своих целях. Ясными, простыми словами я молила Господа положить этому конец.
Примерно через минуту я открыла глаза. Он по-прежнему сидел на постели предо мной, но на лице и теле его не осталось ни малейшего следа крови. Вся она, до мельчайшей капли, непостижимым образом впиталась в кожу. Это было невозможно, немыслимо. И тем не менее это было так.
Я протянула Попову зеркало. То, что он увидел, и ужаснуло его, и обрадовало. Он улыбнулся, и тут же глубокая истома охватила его.
Как только мы скрепили договор, с лица Попова мгновенно сошло всегдашнее затравленное выражение, теперь это было лицо обычного человека. И я, держа его в объятиях, возблагодарила Бога за чудо возрожденной жизни… Но тогда я еще не знала, что тот, с кем я делила постель, сам находился во власти темных сил, играющих человеческими жизнями.
Две недели в душе Попова царил покой. Случалось, что в глазах его вспыхивала прежняя мука или страх искажал лицо, но все же ему было несравненно легче. А вот со мной начало происходить нечто странное: неведомая доселе сила овладела моим телом и стремилась изгнать из него мою душу. То и дело, чтобы не сойти с ума, я повторяла:
– Помоги мне, Господи, помоги мне, Господи, помоги мне…
Дыхание мое прерывалось, голова кружилась…
Тогда я уж точно знала: Поповым владела сила, враждебная жизни. Время от времени она переполняла его, стремилась наружу. Попов, а вместе с ним и я, испытывал невыносимые физические страдания и отвращение к себе: ему казалось, что он отравляет самый воздух вокруг. Эта сила, или энергия, была особого рода. Насколько я тогда могла судить, по сути своей она была иллюзорна и шла от рассудка – призрачная энергия обнаженного интеллекта. Теперь, став старше, я знаю: эта энергия – зеркало, отражающее все зло нашего времени.
Энергия эта внушает человеку, что он сам по себе – лишь жалкая козявка, что, только став частью системы, скажем политической или религиозной, он может управлять природой. Эта энергия мертва, она питается жизненными соками и кровью своих избранников – таких, как Попов, и всех, кто с ним близок. Сердце мое разрывалось, когда я видела страдания этого человека; я делала все, чтобы вырвать его из власти сил зла, но вместо этого чувствовала, что холод этой любви и меня лишает жизни. Я водила его к священнику – безрезультатно. Я молилась за него. И Попов поначалу был очень благодарен мне за то, что я его понимаю. Темные силы были не властны над ним, только когда он был во мне, и тогда он рассказывал мне страшную правду, которую знал не понаслышке.
– Они заманивают людей в ловушку, наделяя их необычными способностями, – говорил он, – а потом присасываются к ним и пьют их энергию.
– Но что им нужно, – спросила я, – этим существам, которые питаются твоими соками?
– Кровь, – был ответ. – Кровь, но не та, что течет по жилам, а невидимая, эфирная. Она гораздо богаче энергией. И, – продолжал он, – они не дают тебе вырваться. Самое опасное для этих богов – любовь, потому что только она и разрывает цепь,
